— А ты знаешь, что в нашей психушке с пациентами делают? Колют им какие-то экспериментальные препараты, от которых кто-то выздоравливает, но большинство испытывает адские боли. Бьют током и в ледяные ванны силком запихивают. Якобы для успокоения, а на самом деле, потому что ищут действенное средство от безумия и ставят на беззащитных пациентах опыты с весьма плачевными последствиями. Мне это очень знающий человек рассказывал. Он с такими методами борется, но знает, что вне его отделения все это «франкенштейнство» цветет и пахнет.
— Какой-такой знакомый? — уже чуть не плача, спросила Света. — Ты ведь нарочно все это сейчас говоришь, чтобы меня напугать, да? — и тут же, докапываясь до истины, начала спорить сама с собой: — Хотя «франкенштейнство»… Франкенштейнство! — Это слово явно добило Свету, и она, активно всхлипывая, пояснила почему: — Существительное не из твоего лексикона. Выходит, ты и правда все эти ужасы от кого-то слышал. Что же нам делать? Но… Но… Но больница это же все равно лучше, чем тюрьма, да?
— Понятия не имею, — безжалостно отрезал Коля. — И какая вообще разница? Раньше надо было спрашивать мое мнение! Сейчас смысла в нем никакого нет. Остается только надеяться, что Дядя Доця не прикидывался, а действительно тебя, дуреху, не узнал.
— Доця-то тут при чем? — уже сквозь слезы, не привыкшая к грубостям от мужа, охнула Света.
— При всем! — и не думал менять тон Коля. К тому же Дядя Доця и правда имел отношение ко всем проводимым сегодня в этом дворе операциям. Сейчас, например, в составе оперативной бригады он гордо и уверенно подходил к калитке деда Хаима.
Коля резко приложил палец к губам и, показав глазами на пришедших оперативников, прижал Свету пониже к земле. «Отличная, кстати, точка наблюдения! — пронеслось у него в мыслях. — И обзор, и маскировка, и даже слышимость. Зря Дядя Доця выпендривался со своим деревом».
Бодро топча сапогами пробивающуюся сквозь щели между досками тропинки траву, опергруппа в составе Дяди Доци, Генки и неизвестного Коле ГПУшника с портфелем под мышкой уверенно прошла к дому. Навстречу им вышел дед Хаим. Замер на повороте своей лестницы, глянул на миг на небо с таким выражением, будто просил помощи, а потом решительно кинулся в бой.
— Товарищи, вы к кому? — глядя сверху вниз на гостей, спросил он.
— К кому надо, старик, не вмешивайся! — привычно рявкнул Генка. Коля, конечно, знал, что отпугивать обывателей эффективней, чем что-то объяснять, но все равно сморщился от Генкиной грубости.
— Нет уж, позвольте! — не отставал дед Хаим. — Я — староста дома. Всех жильцов знаю и опекаю по мере сил. Кроме того, у меня в квартире парализованная жена спит. Не хочу, чтобы вы подняли шум и ее побеспокоили.
— Какой шум? — искренне удивился Генка. — Мы только пришли. Как ты вообще, старик, про наш приход узнал? Чего высунулся? Подкарауливал, что ли?
— Ваша машина уже минут пятнадцать пыхтит с другой стороны дома под моими окнами. Как в квартире дышать стало нечем, так я и высунулся.
— Так! — Разговор взял в свои руки ГПУшник с портфелем. — Мотор мы уже заглушили, значит, дышать вам уже есть чем, поэтому пройдите, пожалуйста, к себе, товарищ Хаим Исаакович. Мы сейчас тут с гражданкой снизу потолкуем и к вам поднимемся. К вам тоже вопросы имеются. В меньшей, конечно, степени. В любом случае вы нам в качестве понятого пригодитесь.
— С гражданочкой снизу у вас ничего не выйдет, потому что ее час назад «скорая» забрала. По моему вызову. Умом девка тронулась. Пришлось сдать на лечение. Она прошедший год вообще не разговаривала, а тут вдруг речь вернулась, и такое началось… То у нее младенцев кто-то ест, то вурдалаки по городу гуляют, то вампиры в мясном отделе гастронома пир устраивают. Как марсиане с неба посыпались, так я не выдержал, в психиатричку позвонил…
— Ах, вот как… — ГПУшник явно растерялся, но старался не подавать виду. — У нас имеются немного другие сведения… Правда, источник своей надежности не подтвердил. Мы его сейчас в понятные звали, а он настолько пьян, что даже встать толком не может. Это между нами. Вообще же я вам должен сообщить, что ответственные соседи рапортуют, мол, жиличка эта ваша — антисоветчица. Обвиняет советских крестьян в каннибализме, войска НКВД, которые в прошлом году у них в деревне за выполнением планов по хлебозаготовкам следили, обзывает нечистью, ударниц совторга обвиняет в бесчеловечных ценах и кричит, что все они «красные кровопийцы ненасытные»… А вы, говорят, эти ее антисоветские настроения покрываете. По крайней мере, вы чаще всех с ними сталкивались, но никому про это не сигнализировали.