Труп из Первой столицы

— Нет, — холодно помотала головой Ирина. — Не успели. Он с Ма тогда полночи говорил. Для нее все это было открытием. Это сейчас, после развенчания вредительств и перегибов, каждый читал в газетах про националистов и кулаков, мечтавших подорвать престиж колхозов и советской власти. А год назад люди даже представить себе не могли, что где-то рядом простой советский милиционер имеет приказ отбирать у людей последнее и сторожить ангары, не допуская голодающих к зерну… И с письмами сестры все прояснилось. Оказывается, писать о сложностях жизни селянам строго-настрого запрещено. На почте, не таясь, вскрывают письма, объясняют, мол, если что пропустят, то им потом устроят страшный выговор. Так вот, сестра в письмах к Ма оставляла намеки и тайные знаки. Все надеялась, что та смекнет, мол, дело нечисто, и попробует помочь. Ма, как это услышала, кинулась все письма перечитывать. И тут, конечно, все шифры уже заметила. Жили они в детстве очень бедно, так что «получше, чем у нас в детстве» означало полную катастрофу. Описывая колхозный базар, сестра писала, что он в деревне Жмуровка, хотя на самом деле село называлось Жимуровка. В партии сестра никогда не состояла, поэтому подготовка к партийной конференции могла на ней сказаться только в плане снабжения. «Лютовали перед этим своим партслетом, последнее у жителей забирали, у нас даже скамейку со двора выкопали и унесли», — подтверждал догадки Ма сосед. А в газете «Молотарка» в указанном номере колхоз действительно хвалили, но за что? За то, что общественность лихо выявила семью вредителей, которые придумали после сбора урожая отправлять своих детей в поле собирать выпавшие колоски. Если бы Ма внимательнее читала письма, то наверняка пошла бы и нашла эту газету, увидела бы фамилию семейства вредителей, вспомнила бы, что это самые порядочные крестьяне на селе, опомнилась бы…

— Бедная! — Света знала по себе, каково это — понимать свои ошибки задним числом и не иметь уже никакой возможности все исправить. Впрочем, у Светы возможность исправить еще была…

— На Ма, конечно, было больно смотреть, — продолжила рассказ Ирина, — Она то вспоминала, каким умильным пупсиком была сестра в детстве, то жадно расспрашивала про племянницу так, будто еще нужно было поразмыслить, куда бы сводить ее в Харькове, то снова перечитывала письма, коря себя за то, что не распознала этот-этот и вот этот вот намек… К утру ее хватил удар. Моя всесильная, скептическая Ма оказалась совершенно беззащитной перед бедой близких и не выдержала. Сестра была ей очень дорога… Оказывается… В последний раз они виделись еще до Революции… Но в письмах каждый раз клялись, что вот-вот поедут друг друга навещать… — Ирина, что-то вспомнив, как будто бы воспрянула духом. — А у меня, оказывается, тоже есть младшая сестра. Она родилась уже во Франции, когда маман еще раз вышла замуж… Брат мой нынче совсем взрослый, служит кем-то вроде распорядителя в варьете. Сестре же скоро будет четырнадцать. И она — вы не поверите — танцует. Пока я не объявилась, семья не могла понять, в кого такая тяга к танцу… У брата, кстати, доченьки-близняшки… А у меня вот никого, хоть я и старше. Мы, знаете ли, все хотели, но, видимо, не суждено…

Света диву давалась. Не верилось, что все это говорит Ирина, всегда казавшаяся образцом равнодушного отношения к родственным связям. Особенно удивляли сожаления об отсутствии детей. Лично Света считала — и Коля ее всячески поддерживал, — что детей нынче заводят только те, кто не знает, как иначе послужить Родине. Активные трудящиеся образованные женщины не могут тратить время и силы на то, с чем справится любая домохозяйка. Тем более, активные и образованные знают правильные средства и внимательно относятся к своему здоровью, домохозяйки же, напротив, полагаются на судьбу, отчего их семьи многодетны. Все справедливо — и рождаемость в стране не падает, и КПД от правильных советских трудящихся женщин не страдает. О том, что Ирина с Морским хотели завести ребенка, Света даже и подумать не могла…

— Ах, да! — Ирина расценила удивление собеседницы по-своему. — Вы спрашивали про судьбу соседа покойной сестры Ма. Увы… В ночь, когда Ма увезли в больницу, бедняга куда-то делся, потом мы про него забыли и даже не позвали на похороны. А когда вспомнили, то захотели чем-то помочь и заодно попросить передать односельчанам, что Ма похоронена в Харькове, на живописном кладбище неподалеку от общежития «Гигант». Увы, сосед уже уволился с завода и подался назад в родной колхоз. С такими трудностями выбирался в Харьков, а поработав, выяснил, что цены снова выросли, и заработка едва хватает, чтобы прокормиться, и передавать семье будет нечего. В тот месяц была целая волна бросающих завод селян-рабочих. Кто-то успел уехать, другим, испугавшись срыва работы, запретили. Сосед успел. Как он сейчас — не знаю.