Трущобы Севен-Дайлз

– Но вам известно, что что-то было? – твердо произнес он.

– Думаю, да, – едва слышно прошептал Мартин.

– Вы знали лейтенанта Ловата, которого застрелили в Иден-Лодж? Или мисс Захари?

– Мисс Захари я не знал, но я знал, что мистер Гаррик знаком с мистером Ловатом. Когда мы узнали, что мистер Ловат убит, мистер Гаррик страшно расстроился… таким я его ни разу не видел. Мне кажется, тогда он окончательно тронулся рассудком. – Мартин явно смутился, говоря эти слова. И хотя это был очевидный факт, произнести это вслух – значит совершить предательство.

В глазах Наррэуэя промелькнула жалость, но лишь на миг. Его лицо вновь сделалось каменным.

– В таком случае нам нужно срочно поговорить с мистером Гарриком и выяснить, что именно стало причиной его душевных терзаний…

– Нет, сэр! Только не это! – взмолился Мартин, вскакивая со стула. – Прошу вас… он… – Увидев холодный взгляд Наррэуэя, он осекся. Шарлотта бережно взяла его за руку.

– Мы должны это знать, – сказала она. – От этого зависит жизнь одного человека. Ты можешь нам помочь.

– Благодарю вас, миссис Питт, – перебил ее Наррэуэй. – Но это будет весьма тягостная процедура, и я бы не хотел подвергать ваши чувства испытанию.

Однако Шарлотта даже не сдвинулась с места. На губах ее играла легкая вежливая улыбка.

– Я весьма благодарна вам за ваше стремление пощадить мои чувства, – не без сарказма произнесла она. – Но поскольку я в курсе первоначальной истории, то вряд ли рассказ мистера Гаррика будет содержать для меня какие-то сюрпризы. Я останусь.

Как ни странно, Наррэуэй не стал с ней спорить. Вместе с Мартином они перешли в гостиную, где Гаррик, под присмотром Питта и Грейси, лежал в полузабытьи на диване.

У них ушла целая ночь, чтобы вытащить у этого несчастного его жуткую историю. В иные моменты они были вынуждены поддерживать его, и Гаррик говорил почти связно, целыми предложениями. В другие – молча лежал, дрожа и свернувшись калачиком, словно дитя в материнской утробе. И тогда они, как ни старались, не могли вытащить из него ни слова.

Когда же он плакал, Шарлотта обнимала его и по-матерински прижимала к груди, пока рыдания сотрясали его исхудавшее тело. Питт с гордостью наблюдал за ней, вспоминая робкую застенчивую девушку, в которую он когда-то влюбился. Сострадание сделало ее еще прекрасней. Он даже мечтать не мог, что со временем она станет такой красавицей.

Было похоже, что четверо молодых людей подружились уже при первой же встрече, так как имели много общего – и социальное происхождение, и интересы. Неудивительно, что почти все свое свободное время они проводили вместе.

Трагедия возникла, когда они узнали, что христианское святилище у реки является также священным и для мусульман, то есть людей, которые в их глазах отрицали Христа. Однажды вечером, осмелев от алкоголя, они решили осквернить его так, чтобы мусульмане больше никогда не пришли бы туда. Пылая, как им казалось, праведным гневом, они украли свинью, животное, нечистое для мусульман, и зарезали ее прямо на алтаре, после чего для надежности все вокруг забрызгали ее кровью, чтобы окончательно отвадить мусульман от этого места.

Говоря это, Гаррик впал в истерику, и даже Наррэуэй с его бесконечным терпением не смог больше вытащить из него ни одного разумного слова. Гаррик повалился вперед и чуть вбок, на сидевшую рядом с ним на диване Шарлотту. Лишь широко открытые глаза, с ужасом взиравшие на видимое только ему одному жуткое зрелище, свидетельствовали о том, что он все еще жив. Шарлотта подумала, что не забудет его леденящие душу крики до конца своих дней.

– Думаю, вам было бы интересно узнать подробности, – с улыбкой сказала она, обращаясь к Наррэуэю. Тот пристально посмотрел на нее.

– Вы имеете в виду Сандермана?

– Но ведь вам все равно придется это сделать, не так ли?

– Да, к сожалению, – ответил Наррэуэй, и Шарлотта услышала в его голосе искренние нотки раскаяния, как будто он извинялся перед ней. Ей показалось, что он хочет сказать что-то еще, однако передумал, и она вновь переключила все свое внимание на Гаррика, но не за тем, чтобы поговорить с ним – он все равно совершенно ничего не слышал, но чтобы просто положить руку ему на плечо и осторожно погладить волосы.

Что бы он в свое время ни натворил, содеянное терзало его, ежечасно подвергая нестерпимым мукам. Так что она не имеет права судить его – ни она сама, ни кто-то другой не способны подвергнуть его наказанию столь же тяжкому, какому он подверг самого себя.

Между тем на часах было уже четыре утра. Наррэуэй повернулся к Питту.

– Здесь мы ничем не можем ему помочь. Я знаю один дом, в котором он будет в безопасности, пока мы не подыщем ему постоянное пристанище.