Трущобы Севен-Дайлз

– Командующий, – ответил Сандерман, – генерал Гаррик. Это святилище пылало адским пламенем, но что-то наверняка осталось. – Он сглотнул комок в горле. Его бледное лицо блестело каплями пота. – Любой, кто увидел бы эти тела, понял бы, что людей застрелили и что это никакой не несчастный случай.

– Кому еще об этом известно? – уточнил Наррэуэй.

– Никому, – ответил Сандерман. – Генерал Гаррик все замял. Нашел имама, и тот похоронил тела. Они были завернуты в саваны. Имам прочел над ними все положенные молитвы и совершил все обряды.

– И это довело Стивена Гаррика до помешательства? – продолжал Наррэуэй. – Чувство вины? Раскаяние? Или же страх, что в один прекрасный день кто-то придет и отомстит ему за содеянное?

– Раскаяние, – без колебаний ответил Сандерман. – В своих кошмарах он раз за разом переживал случившееся. Если за ним кто-то и пришел, так это убитые нами люди, мужчины и женщины.

Наррэуэй посмотрел на него немигающим взглядом.

– А вы? Эти мертвые преследуют и вас тоже?

– Нет, – ответил Сандерман, твердо глядя Наррэуэю в глаза, пусть даже полным боли и душевных терзаний взглядом. – Я сдался им. Я признал свою вину. Пусть я не могу исправить того, что сделал, но я проведу остаток отпущенных мне дней, помогая другим людям. И если тот, кто убил Ловата, придет за мной, он всегда найдет меня здесь. И если он убьет меня, что ж, пусть так и будет. Если вы захотите меня арестовать, я не стану сопротивляться. И хотя здесь от меня больше пользы, нежели в петле, я без всяких слов приму свою судьбу.

Грудь Шарлотты стиснула такая сильная боль, что она едва не задохнулась.

– Бог вам судья, а не я, – произнес Наррэуэй. – Но если вы понадобитесь мне снова, думаю, вам хватит мудрости быть здесь.

– Я буду, – пообещал Сандерман.

– И никому ничего не рассказывайте, – добавил Наррэуэй. Внезапно его голос прозвучал гораздо резче, с нотками угрозы. – Я не советую вам портить со мной отношения, мистер Сандерман. И если вы шепнете хотя бы одно слово этой истории кому бы то ни было, я достану вас даже из-под земли, и тогда петля покажется вам великим благом по сравнению с тем, что я сделаю с вами.

Сандерман испуганно посмотрел на него.

– Боже! Неужели вы думаете, что я повторю это по своей воле?

– Я знал людей, которые только и делали, что рассказывали о своих преступлениях, в надежде на то, что это отпустит им грехи, – ответил Наррэуэй. – Но если вы повторите ваш рассказ, это будет вам стоить в тысячу раз больше жизней, нежели те, которые вы отняли. Если вдруг вы ощутите соблазн исповедоваться и тем самым облегчить душу, вспомните мое предостережение.

По лицу Сандермана промелькнуло нечто вроде сарказма.

– Я вам верю, – ответил он. – Думаю, именно поэтому вы не арестовали меня.

Его ответ, похоже, смягчил Наррэуэя, но лишь на миг.

– Да, также и милосердие, – произнес он. – Или, может, справедливость? Что кто-то другой может сделать для вас, что было бы равносильно той честности, с какой вы наказали сами себя? – С этими словами Наррэуэй повернулся и медленно побрел по коридору к входной двери. Питт взял Шарлотту за руку. Она заупиралась: ей хотелось напоследок обернуться на Сандермана, улыбнуться ему, убедиться, что он видел ее и понял, однако затем позволила Питту увести ее прочь.

Никто из троих не проронил ни слова, пока они не дошли до площади, где, свернув на Литтл-Эрл-стрит, зашагали к Шафтсбери-авеню. Первой молчание нарушила Шарлотта.

– Убийство Ловата наверняка связано с этими событиями? – сказала она, посмотрев сначала на одного, затем на другого.

Лицо Наррэуэя осталось каменным.

– Думать иначе значило бы погрешить против истины, – ответил он. – Что, однако, не устраняет наших трудностей. Более того, осмелюсь сказать, что это радикально меняет масштабы дела, что я, пожалуй, предпочел бы увидеть Райерсона в петле, чем… – Наррэуэй не договорил.

Питт схватил его за плечо и резко развернул, отчего Шарлотта едва не налетела на них обоих. Впрочем, Наррэуэй тотчас убрал с себя его руку, причем с такой силой, что Питт от удивления и боли даже поморщился.

– В противном случае, – процедил он сквозь зубы, – мы будем вынуждены придать это дело огласке, и тогда весь Египет восстанет. После восстания Ораби, обстрела Александрии, после Хартума и Махди эта страна сидит на пороховой бочке. Всего одна искра, и та рванет. И тогда прощай, Суэцкий канал, а с ним не только торговля в Египте, но и во всей восточной части империи. Все товары вновь придется доставлять вокруг Африки – не только чай, пряности, лес или шелк, но и продукты нашего экспорта. Издержки возрастут, а значит, цены взлетят почти вдвое. Я уже не говорю о военных и колониальных проблемах.

Увидев на лице Наррэуэя страх, Шарлотта повернулась к Питту. Тот, похоже, был напуган не меньше своего начальника. Казалось, он наконец осознал масштабы трагедии или же знал их всегда, но отчаянно цеплялся за надежду, что они лишь плод его воображения, его личный кошмар.