Trust me (СИ)

Ньют не стал утруждать себя поисками а-вдруг-завалявшейся-где-нибудь запакованной зубной щетки и ограничился только ополаскивателем. С трудом развязал гигантских размеров платок, сковывавший кожу до покраснения, одарил дату скептичным взглядом из-под изогнувшихся бровей и скрыл ее с глаз долой серой тканью кофты, которая казалась с недавних пор второй кожей — настолько часто он появлялся везде именно в ней. Лицо в зеркале порозовело, облитое холодное водой, и мешков под глазами наконец-то не наблюдалось. И вид из потрепанного (особенно после небрежного приглаживания волос мокрой ладонью) превратился в по-человечески приемлемый — с таким снаружи показаться было не стыдно и не страшно, что кто-нибудь обязательно отшатнется и отпустит пару шуток про зомби или вампиров.

Ньют долго рылся в прибитом под самым потолком крошечном ящичке, откуда вываливась цветастые уголки махровых полотенец, пахнущих приторным фруктовым кондиционером. Параллельно прислушивался к звукам извне, хоть до возвращения Томаса и оставалось не меньше двух часов и бояться, что тот заявится ни с того ни с сего пораньше, не приходилось. И, как это обычно бывает, когда руки заняты, а мозги вполне свободны, Ньют неприлично много думал.

Как это теперь можно было назвать? То, что творится между ним и Томасом? Под определение здоровых или состоявшихся отношений это не подходило. Он, Ньют, пусть и решившись на нечто достаточно в его понимании радикальное, до сих пор с трудом осознает, чего хочет, - откуда взяться однозначному ответу на эти вопросы? И все же с мертвой точки они сдвинулись — это очевидно. Лично Ньют сдвинулся с мертвой точки. Он не бегает от Томаса (или по крайней мере старается не бегать) и не играет с ним в угадайку, такую угадайку, когда он не знает ответа на задаваемые им самим вопросы. Он не шарахается от любой попытки Томаса показать свою привязанность. Это определенно прогресс.

Но вчерашнее?

Случается же такое, когда делаешь шаг, который в определенную минуту кажется вполне осознанным и продуманным по всем пунктам, а после, сделав второй, осознаешь, что шагнул немножечко не туда. Самую малость, но не туда. И Ньют не знал толком, действительно ли он шагнул не туда или же какая-то особо настырная часть его сущности пыталась его в этом уверить.

Он ходил из угла в угол, экспериментальным способом узнал, что путь от проема в кухню-гостиную до так называемой барной стойки, заменяющей стол, занимает шесть огромных шагов и приблизительно четырнадцать маленьких, что врезаться лбом в держатель для фужеров и чудом не выбить что-нибудь все-таки возможно, а если нажать на красную кнопочку на холодильнике, тот начнет подозрительно гудеть и в итоге понизит температуру. Почему-то после нескольких минут бродяжничества по квартире Томаса у Ньюта выработался к ней особый вид привыкания, который позволял ему беззастенчиво все разглядывать, переставлять с места на место и не бояться что-либо испортить.

Томас написал ему незадолго до окончания рабочего дня. Сообщения от него приходили сплошным потоком, дробящимся на короткие, не длиннее двух или трех слов, фразы, перегруженные стандартными смайликами с бесчисленным множеством улыбок-скобок. Сначала Томас вежливо поинтересовался, как Ньют себя чувствует, затем довольно витиевато и неуклюже осведомился, не сбежал ли Ньют домой, и только потом, получив два положительных ответа, в лоб задал спонтанный вопрос, над которым Ньют, впрочем, даже задумался:

«Как ты относишься к китайской кухне?»

«Просто я не хочу»

«Готовить сам»

«Лень :)))»

Можно было подумать, что переписывался Ньют с младшим братом из начальной школы, и потому ему жутко захотелось Томаса передразнить и ответить в той же манере, но делать этого он не стал: голова все еще пыталась осмыслить, любит ли Ньют китайскую еду. Он не был уверен, что те маленькие порции на вынос, какие иной раз позволяла покупать мать, можно было считать настоящей китайской едой (да и ту, что намеревался привезти Томас, скорее всего, — тоже) и поэтому напечатал нечто наиболее честное, закапывая выползавшую на лицо улыбку в воротник:

«Никогда не пробовал, если честно, но не откажусь».

Томас отправил еще несколько раздробленных на раздражающе короткие однословные фразы сообщений, выразил с помощью комбинаций символов все подвластные человеку радостные эмоции и зачем-то приправил это все поцелуйчиком. Скромным, осознающим свою неуместность, но все же имевшим место быть. Ньют усмехнулся, пролистывая одно «облачко» за другим, и внезапно, неожиданно для самого себя нахмурился: в кучу оповещений от Томаса протиснулось еще одно. От матери.