Царь

Может быть, дружное одобрение московского люда хотя бы отчасти утишает тот неумолкаемый ропот израненной совести, которая побуждает его каждое имя казнённого его повелением заносить в поминальный листок и за каждую жертву коленопреклонённо вымаливать прощенье у Бога. Он не изверг, он не злодей, он государь, чьё правление пришлось на многомятежное, окровавленное, жестокое время, когда не сыскать государя, у которого руки не были бы по локоть в крови, он именно вершит суд над изменниками, предателями, мздоимцами и казнокрадами, а не стреляет исподтишка в безоружных, безвинных из амбразуры окна, как французский король в ночь святого Варфоломея, он стремится к тому, чтобы это был правый суд. Именно Иоанн, царь московский, Грозный, единственный среди озверелой своры европейских правителей, не позволяет себе взять на свою бессмертную душу тяжкий грех умертвлять всех и каждого без разбора, оттого народ нарекает его не Кровавым, как английскую королеву Марию, но Грозным, грозой на «волков». Напротив, тотчас после одобрительных кликов толпы, его указанием из рядов осуждённых выводят около двухсот человек. Вина этих ста восьмидесяти девяти служителей архиепископа Пимена и новгородских подьячих не доказана ни свидетельскими показаниями, ни очными ставками, ни изощрёнными пытками, или доказательства показались ему недостаточно вескими, при всём честном православном народе царь и великий князь даёт им свободу и передаёт на поруки земским князьям и боярам, произнеся:

— Вот, возьмите, дарю их вам, уводите с собой, никакого суда не имею над ними.

Жизнь и свобода даруются ещё нескольким ожидающим смерти, и царь и великий князь жалует их, точно стремится искупить свою вину перед ними, других отправляет на жительство в дальние крепости, и народ одобрительным гулом ещё раз утверждает его державное право не только казнить, но и миловать.

После милостей начинаются казни. Первыми лишаются жизни Висковатый и Фуников, следом за ними летят головы московских дьяков Шапкина и Булгакова и новгородских дьяков Ростовцева и Румянцева, вся верхушка, повинная в махинациях с новгородскими податями. Казнят новгородцев, привезённых на очные ставки, всё это приближённые Пимена, среди них князь Тулупов-Стародубский, князь Шаховской-Ярославский, наместник архиепископа в Пскове дворецкий Неудача Цыплятев и его сын Никита, служилые люди архиепископа Бартенев, Милославский, Пешков, Мартьянов, владычный дьяк Дубнев, владычный чашник Волынский, владычные дворяне Курцевы, Палицыны, Матвеевы, Чертовский, Сысоев, Аникеев, Паюсов, Рязанцев, Кроткий, Жданский и с десяток новгородских присяжных. Как всегда, трупы казнённых остаются на площади. Иоанн громко взывает, указывая на них, обращаясь к московскому люду:

   — Здесь лежат изменники мои!

И вся площадь отзывается в едином порыве:

   — Дай Бог царю и великому князю здоровье и долгую жизнь!

А дома, в укреплённом дворце на Воздвиженке, в своей тихой опочивальне, готовясь к поздней молитве, при зажжённых свечах, он молит Бога за убиенные души, занося имя за именем в поминальный листок:

«Никитоу, Иона, Василиа з женою да 2 сына, Ивана з женою да з дочерью, Григорий з женою да 2 сына, Коузмоу, Богдана, князя Андрея, Неудачю, князя Василя, Савву, Данила, Григорья, Фёдора, Гаврила, Семёна...»