Ответ примерно таков; эпоха 1550-х – 1590-х годов открыла потенциально свободному великорусскому населению коренных уездов России дорогу на простор южнорусских и поволжских степей, за «Уральский камень». Лёд тронулся тогда, когда русские войска взяли Казань в 1552-м, затем Астрахань в 1556-м году. Продвижение на юг замедлилось в ходе Ливонской войны[33], но и то лишь в 1570-е годы. Ибо в 1571 году крымский хан Девлет-Гирей неожиданно прорвался через укреплённый рубеж на Оке и сжёг Москву. Но вторая его попытка закрепить свой успех в 1572 году обернулась жестоким поражением крымского войска в Молодинской битве на реке Лопасне. Уже в 1576 году правительство вынуждено было издать «Уложение о сторожевой и станичной службе» казаков и служилых людей на южных и юго-восточных рубежах. Затем в 1581–1582 годах казаки донского атамана Ермака завоевали Сибирское ханство, и русские неуклонно потянулись на вольное житьё в богатую землю Сибирскую. Завершающим актом XVI века, ускорившим и усилившим волну миграции русского населения на юг стал разгром крымско-татарского-турецкого войска под Москвой в июле 1591 года. Процесс движения великорусского населения на юг и на восток был явлением долгожданным, радостным, закономерным, выстраданным в вековой борьбе русского промышленного и земледельческого населения с кочевыми ордами Дикого поля, Поволжья, Приуралья и Сибири. Народ двинулся из насиженных веками городов и весей нечернозёмной, лесной полосы, холодной зоны рискованного земледелия на плодородные чернозёмы, в тёплые края, к берегам южных рек и морей, на необъятные просторы – в леса и степи Сибири.
Правда и государство было заинтересовано в колонизации, в освоении этих территорий. О «подрайских землицах», лежавших на восточных и южных рубежах страны мечтали тысячи дворян и детей боярских, стремившихся получить там поместья и обеспечить землю рабочей силой. Однако неуправляемый колонизационный процесс шёл в разрез с задачами возрождения пошатнувшейся финансовой системы и проб «заповедных лет». Русское правительство еще не выработало той универсальной формы управления, которая могла бы сочетать и учитывать все факторы этого формирующегося процесса. Традиции и законы быстро устаревали в новых условиях. Правительство было не готово к этому и спонтанно искало выход. Грядущее во всей полноте рождало и являло эту проблему перед правящей элитой молодой России. И это тоже стало одной из причин нарождавшейся Смуты.
Но жизнь брала своё. Система прикрепления крестьян к земле, а посадских людей к своим дворам (закрепощение) оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множились и споры из-за крестьян. Клубок тяжб запутывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Приказный аппарат оказался перегруженным. Однако неконтролируемый властью отток пассионарной части работоспособного населения на южные и восточные окраины растущей страны давал выход накопившемуся недовольству простого народа, несшего на своих плечах нелёгкое государственное и помещичье тягло. И это замедляло, отодвигало в грядущее всплеск недовольства и приход Смуты.
«То, что учёным не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно, – писал маститый историк Р. Г. Скрынников. – Значительная часть архивов XVI в. исчезла бесследно… Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан… Но своим Судебником Иван IV подтвердил Юрьев день, на его время пришлись последние десятилетия крестьянской „воли“.
* * *