От асфальтированной дороги до монастыря ничего не ходило и пятнадцать километров я преодолел пешком. Самое начало весны, когда снег ещё не везде растаял и почки на деревьях. Ни телефона, ни плеера в заношенных шмотках я шёл по мимо полузаброшенных посёлков и каких-то низин. За всё время не проехало ни одной машины. Похоже место не самое популярное. Часа через три впереди показались высокие красивые деревянные храмы. Красивое заповедное место. Мимо храма шёл монах. Я бросил рюкзак и подбежал к нему.
– Здравствуйте, простите, я бы хотел потрудиться во Славу Божию, к кому мне обратиться?
– Добрый день, пойдёмте со мной.
Оказалось, что первого человека которого я здесь встретил был сам игумен, хороший знак, подумал я.
– Кто ты по профессии?
– Повар.
– Неужели, у нас как раз уезжает повар.
– Я бы не хотел готовить. Понимаете, те кто на трапезной, ни на службы не ходят, и вообще…
– Ясно.
Все жили в деревенских домиках, должно быть когда-то заброшенных. Мне понравилось на службе в храме куда вела высокая лестница. Всё скромно, спокойно. Краем глаза я наблюдал за монахами. После ужина похолодало, я поднялся на второй ярус кровати и попытался почитать. В комнате лампочка совсем слабая и светит не в мою сторону, нужна была лампа или хотя бы фонарик. Соседей человек десять. Какой-то послушник рассказывал за столом историю знакомой женщины услаждаясь непристойными реверансами. Надо постараться его не осуждать, скорее всего он плохо ладит с головой. Душа настолько повреждена блудом. Это что-то вроде пошлой обнажёнки, которую озабоченные мужики шлют всем друзьям. Когда послушник ушёл наступила тишина. Глаза закрывались. Соседи снизу начинали разговаривать, сначала тихо, потом всё громче и громче. Я открыл глаза, за столом собрались все обитатели домика. Что там можно обсуждать с таким азартом? Всё никак не мог понять о чём они, какие-то сложные схемы взаимодействия, зачем-то идти за десять километров…И наконец я понял, они обсуждают, как замутить дозу и всем ширнуться. Вряд ли меня поселили в нарко-домик, скорее всего весь монастырь такой – реабилитационный. Странно. Отец Никита ничего не сказал, видимо он был здесь проездом, но и гостиничный в Печорах ничего не сказал. Кто-то спросил меня:
– Эй парень ты на чём сидишь?
– Как понять?
– Ну мет там или соль?
– На посте и молитве.
– А что ты здесь тогда забыл?
Иногда люди задают вопросы на которых нет ответа. Я натянул одеяло на голову, но переговоры и рассказы о том, кто где сколько отжал и как долго кого штырило, продолжались до глубокой ночи. Проснулся я не отдохнувшим. Завтрак, послушания с восьми. Нас повезли в прицепе трактора убирать спиленные деревья и ветки с обочины. С нами работал здоровый двухметровый парень со свежим розовым шрамом на лбу. У трудника рядом я спросил:
– Слушай, а откуда у него такой шрам на голове?
– Да той осенью, валили лес на дрова, и один мужик подошёл к нему, и с размаху засадил топор ему в голову, пока тот сидел-отдыхал на пеньке. Мы думали умер, да и скорая сюда ехала долго, но нет, выжил.
– А с тем мужиком что?
– Ну он сказал ментам, что увидел у этого высокого: рога и хвост. Понял, что он чёрт, и что его надо убить. На психиатрическое обследование повезли.
– Так и сказал?
– Ну он бывший наркоман, приглючило.
– Жуткая история.
– Да, после того случая Андрей стал странный и почти не разговаривает.
У меня тоже бывали галлюцинации, но приходило понимание того, что надо валить отсюда пока мне никто не засадил топор в голову. Чувство безысходности накрывало колючим шерстяным одеялом. Куда я вообще попал. На следующий день меня всё-таки поставили на трапезную. Вся готовка происходила на дровяной печи к которой я долго привыкал. Ужасно неудобно. Салаты я резал вручную. Вставал в пять утра, умывался и начинал. Каши, супы, макароны, картошка, пятидесятилитровые баки туда-сюда, туда-сюда. До меня поваров было двое и это было нормально, но одному было тяжело. Обещали дать помощника, но почему-то так и не дали.