Царь Медоедов

Игумен монастыря выдающийся монах своего времени. Дважды он ездил в Чечню, где обычно священники снимают подрясники, но не он. Закрывших заглушку печки и почти задохнувшихся угарным газом пьяных трудников, он ночью вынес из дома. Как он догадался их проверить под утро – оставалось для всех загадкой. Как-то ему это открылось. В другой раз, он вышел ночью на парковку, где шла гульба, просил всех разойтись и прекратить. От перенапряжения всех душевных и духовных сил упал в обморок. Трудники разошлись, отнесли батюшку в келью. Накал бесовщины на этой парковке видимо был такой, что молящийся на них игумен получил удар. Такому игумену нужен был жёсткий благочинный вроде отца Авраамия, и говорят был такой, но в итоге уехал. Скорее всего просто устал от контингента, ведь все адекватные старались попасть в Печоры. Игумен производил впечатление, мирного молитвенного настроения. При том, что вокруг, порой, творился сущий ад. Люди приезжали потрудиться надеясь на его молитвенное заступление, чтобы избавиться от зависимостей. Кому-то помогало. Народная молва стала неиссякаемым источником наркоманов. Смог бы я там остаться? Да наверное смог бы, но это был второй монастырь в котором я жил, и меня тянуло на Украину, посмотреть Почаевскую и Святогорскую лавры.

На Пасху я причастился и сразу вышел, нужно было снять бак горячего какао с печки. Новый каменный храм и трапезную разделяло поле с деревянным храмом в центре. В темноте дорожку было почти не видно. Мне на встречу двигались тёмные силуэты.

– Эй дружище!

– Да?

– Помоги машину толкнуть, там на парковке.

Я посмотрел на неосвещаемую парковку и на шесть пьяных тел передо мной. Если они вшестером не смогли толкнуть машину, то либо там самосвал, либо на своих двоих я оттуда не вернусь.

– Я бы с радостью, но не могу, мне нужно снять какао с печи, а то оно закипит-выльется, как бы не было пожара.

– Слышь, ну ты помоги машину толкнуть.

Все мужики были не знакомые, пьяные местные? Я рассчитал в каком порядке их бить, чтобы один завалился на другого и у меня появился бы шанс убежать. Очень темно, и если я споткнусь и упаду на этом поле, то эти бизоны меня затопчут. Но вообще я только что причастился. Неужели Бог не в силах меня защитить? После причастия думать о плохом нельзя, не то что драться. Не буду драться, будь что будет.

– Простите, я не могу помочь вам с машиной, придётся вам попросить кого-то ещё.

– Да мы тебя просим, братишка, ты чего?

Стоявший сзади мужик будто очнувшись, сказал:

– Лёха, это не наша тема.

– Как не наша тема? Наша тема!

– Я тебе говорю нет.

– Как нет, ты чего несёшь?

Воспользовавшись перепалкой я пробормотал: «Простите», и быстрым шагом пошёл в сторону трапезной, прислушиваясь – не придётся ли всё-таки дать дёру. Я снял какао, и в храм решил не возвращаться. Пришёл пьяный посудомой и начал рассказывать про бывшую жену:

– Баба зачем нужна? Только для постели, убраться и жрать приготовить я и сам могу, так что единственное, что она должна хорошо уметь это – …

Я только рассмеялся, обиженный на жизнь и на женщин алкоголик даёт бесплатный мастер-класс.

– Чего ты смеёшься? Ну ты скажи зачем они ещё-то нужны?

– Даже вступать с тобой в диспут не буду.

– А-а-а! Самый умный значит, ну ладно, я посуду мыть не буду, сам будешь мыть.

– Да как угодно, иди уже отсюда, скоро братия придёт разговляться.

– Куда хочу туда и иду, никто мне не указ! – сказал он вышел.

Утром игумен проходя по монастырю увидел трёх окровавленных трудников лежащих у дерева с ножами и подумал, что они друг друга зарезали. Рядом с ними лежали два козлёнка с которых не сняли до конца шкуры. Носком сапога он разбудил одного из пьяных мясников и спросил: «Вы что иудеи? У вас иудейская Пасха? Что у вас вообще в головах, что вы так пили, что до шашлыков дело не дошло?» Он их выгнал. Всё-таки были границы терпения, через которые не стоило переходить. Хотя кто знает, для них может оно того стоило.

На Антипасху к игумену приехали духовные чада – монахини из Опочки, и с ними высокая молодая инокиня. Взглянув один раз на её лицо ты уже ни о чём другом думать не мог. Оно отпечатывалось, и когда ты моргал, притягательный образ как молнии, возникал сам собой. Я никогда прежде и никогда после не встречал такой красоты. Дело было не в губах или изгибах лица, но в той внутренней чистоте из-за которой она светилась. Будто всё время улыбаясь… но она не улыбалась. Господи, такая-то почему в монастырь пошла, если её место на обложке итальянского «Vogue». С другой стороны: если она так светится, значит она счастлива, в ней действует благодать. Господь избрал такой красивый сосуд для веры, что невольно вспоминались жития древних мучениц. Которых, пленённые красотой христианок, римские патриции пытались пытками склонить их к браку. Будь я римским патрицием, кто знает… Хотя за такое ждёт неминуемая кара.

Я стоял на литургии, но отвести глаз от неё не мог, пытался, но невольно хотелось посмотреть ещё – как утолить жажду. Неправильно это всё, но поделать с собой я ничего не мог, да и не я один наверное.