Царь Медоедов

С ней было потрясающе, но в какой-то момент я ослеп. С открытыми глазами ничего не видел, только свет. В сердце кто-то огромный открыл дверь, посмотрел с разочарованием несколько секунд, и закрыл её. Зрение вернулось. Мы искупались. Осознавая то, что в духовном мире произошло что-то очень-очень серьёзное, я рассказал об этом видении Татьяне. Она несла послушание звонаря в своём храме и духовнику рассказывать об этом не хотела и боялась. Несмотря на предупреждение, свыше мы вечером ещё раз «прогулялись». Утром она уехала, а я остался с этим чувством внутренней пустоты. Позже я рассказал про потерю зрения и дверь в сердце – монахам, конечно без подробностей. Они сказали, что так – от человека уходит Благодать. Имея ввиду нечто большее, чем то, что принято называть благодатью, уходит Божие благословение, которое невероятно сложно вернуть. Встреча с Богом, которую ждёшь, часто происходит не во время молитвы, а в момент твоего сильнейшего отступления и падения. Как разнится царапина на новом зеркале и на грязной исцарапанной консервной крышке, так и есть различия между человеком стремящемся на небо и живущем во грехе – не обращающем внимания на свои страсти. Его духовный взор меркнет, загрязняется, он становится бесчувственным для духовной жизни.

Я стоял как то на вечерней службе и молился. На исповедь идти боялся, не зная, как об этом вообще говорить. Один из иеромонахов как то понял, что мне нужна помощь, он позвал меня жестами в алтарь. Пришлось идти:

– Тебе нужна исповедь?

– Вообще-то да… Я не знаю зачем я это сделал… – я выдохнул, – В общем, я ввёл в блуд женщину, она верующая и замужем, и я не знаю зачем я это сделал. – слёзы катились по лицу, я боялся того что нужно сказать дальше, – Она ещё в этот день причастилась. А я потерял зрение, и кто-то будто посмотрел мне в сердце и …я, я не хотел, я не знаю зачем я это сделал…

Священник молчал. Его молчание нависло грозовой тучей, что было хуже любого выговора. Я не его боялся, но того что всё сложилось так… что о таком грехе я рассказываю в алтаре, будто перед Богом. Сначала эти вороны, теперь исповедь в алтаре. Душа внутри горела. Я был раздавлен, потому что совершил то, до чего в здравом рассудке и додуматься невозможно. Это было мета-кощунство по отношению в Богу.

– Я назначу тебе епитимию, выполнишь?

– Да. Да я выполню, – я впервые поднял взгляд на батюшку.

– Сорок дней читай покаянный канон и тридцать земных поклонов с Иисусовой молитвой.

Наказание казалось более чем лёгким.

– Хорошо. Простите и вы меня и помолитесь обо мне.

– Не унывай, но и не забывай о покаянии. – он накинул мне на голову епитрахиль, – Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Илия, и аз недостойный иерей властию Его мне данною прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь

Я вышел из храма, стало легче. Но чувство присутствия в монастыре исчезло. Меня как будто отключили от генератора. Стало также как в городе. Я как-то читал, что епитимия нужна человеку, а не Богу. Чтобы через страдание согрешивший мог хоть как-то искупить вину. Отдай кровь – приими дух. Поэтому без аскезы, без подвига, невозможно движение вверх. Но и аскеза, должна быть проявлением любви и преданности Богу, а не средство достижения святости. Если аскеза замешана на самолюбии, то она приведёт не к Богу, а к духовному помрачению и прелести.

Предстояло выбрать, куда ехать на Валаам или на Соловки. Про оба монастыря я прочитал пока жил в Свирском. Оба места называли лестницей на небо. Поеду на Соловки, а на Валаам как-нибудь потом. Я попросил у наместника две с половиной тысячи на проезд, и он благословил. Рыжему Александру я сказал, что завтра уеду и попросил прощения за то, что полтора месяца мозолил ему глаза.

На следующий день я убирал в сумку последние вещи. В комнату с иконой зашёл Александр. Интересно, зачем ему икона, на тумбочке и над кроватью не было не одной, протестанты отвергают иконы. Он подошёл:

– Илья, я тут, купил тебе икону, это Сергий Радонежский.

– Эм-м, ну спасибо, – я взял икону и не зная что с ней делать положил на кровать.

– Ты это, прости меня, – он сказал это искренне и дрогнувшим. Мы троекратно похристосовались.

– И ты меня прости.

Александр заплакал. Я, чувствуя подступающий к горлу комок, сказал:

– Мне там, надо выйти, меня ждут.

Я быстро вышел на задний двор за монастырь и слёзы в несколько ручьёв полились из глаз. С души сняли огромный камень, целую скалу. Этот груз я носил всё время с собой, даже не зная об этом. И Господь решил нас свести – не для того, чтобы мы перерезали друг другу глотки или передрались, но чтобы примирились. Это были азы духовной азбуки, которую мне преподавал Божий промысел. Значит всё это работает. Смирение работает, пусть я и испытывал тогда гнев и злобу. Зло всё-таки побеждается добром. Кто бы подумал…