Царь Медоедов

– Простите господин судья, меня судят впервые, кроме того меня с моим товарищем уже наказали – нас отчислили из семинарии. Я не могу сидеть здесь десять суток, у меня билет на самолёт, иначе я никак не уеду отсюда. Нельзя ли на первый раз ограничиться штрафом. Я обещаю, что больше не буду оскорблять сотрудников полиции и распивать спиртные напитки в общественных местах. Простите меня.

Через четыре часа меня, наконец выпустили с выписанным штрафом. Я приехал в центр:

– Ты не представляешь, что там было. Мент соврал… хотели закрыть на десять суток.

– Капец, я устал тебя ждать, – ему позвонила женщина завхоз из семинарии. Утром они узнали, что нас выгнали и скооперировавшись решили поселить нас в квартире уборщицы Нины Григорьевны, которая уезжала на дачу. Пытаясь поддержать друг друга мы ушли в восьмидневный загул. Я не жалею потраченных денег и долгов в которые мы залезли, потому что оно того стоило. Хабаровский реквием. Похожие по духу, мы веселились от души.

В городе я часто проезжал мимо длинного чёрного баннера с рекламой концерта Коржа, на который я не пошёл восьмого апреля. В день отъезда я его срезал и убрал в рюкзак, чтобы подарить в Твери Якунину:

– Короче ты слетал в Хабаровск, чтобы сломать руку…

– Ну не совсем так.

– Как ты видишь вообще своё место в Церкви, карьеру?

– Я бы хотел занимать место, чтобы не приходилось принимать решений, идущих наперекор моей совести, чтобы не потерять должность. Иначе я в этом потеряю себя.

– Хороший ответ.

– На самом деле я очень сильно ненавижу порой людей, за их злобу, за их невежество. Если бы не Вера, я не знаю, что со мной бы стало… кем бы я стал. Все святые стали такими, через страдания и несправедливости от «порядочных» людей. Эта мысль меня порой успокаивает.

Антон рассказал про своего приятеля Димана, у которого всё в жизни хорошо, но при этом он сам заморачивается по пустякам: «Считает себя полным, начинает встречаться с девушкой и думает что она ему изменяет, от этого переживает и действительно полнеет. Начинает «делать мозги» девушке и она начинает ему изменять».

– Знаешь как много людей живущих в особняках и мечтающих пустить себе пулю в лоб.

Вернувшись, я неожиданно погрузился в свою самую тяжёлую депрессию. Не было никакой возможности получить рекомендацию от священников в приходских храмах. Сменился митрополит, и они все в страхе за свои места замерли. Все попытки разморочиться ни к чему не приводили, я просто устал жить и работать там, где ничего не интересно.

У всего в жизни есть мучительная сторона, которую ты пытаешься заслонить смехом. Сейчас смех обуглился и замер где-то глубоко в груди. Ко мне вернулся страх нереализованности в жизни. Безысходность плотной дымовой завесой покрывала всё внутри.

В компании приятелей ночью жарили шашлыки на крыше недостроенной шестнадцатиэтажки. Пьяный я ходил по краю крыши, держась за чёрный кабель. В темноте я раскачивался над пропастью, отчего одного из зрителей вырвало. Утром пронзил страх близости небытия. Не знаю, как я не сорвался, я еле стоял на ногах в ту ночь.

Конечно, я ходил молиться в церковь, но ничего не менялось. Небеса как будто закрылись. Я пытался переждать в окопе этот артиллерийский удар, но он не прекращался. Ксюша вышла замуж и забеременела.

Мы сидели и пили у Тараса. Перед выходом он подарил мне новую кожаную куртку – к вечеру похолодало, и пошёл дождь. В частном секторе я зашёл в один неогороженный двор, чтобы справить малую нужду. Я уже застёгивал ширинку, когда сзади раздался глухой рык. Огромная псина с обрезанными ушами. Он явно не был в восторге оттого, что я пометил его территорию. Цепи хватало ровно настолько, чтобы я, разорванный на части, остался в этом дворике. Медленно подняв руки, ладонями к собаке, я нараспев сказал:

– Давай не будем принимать поспешных решений. Это никому не нужно. В этой битве не будет победителей… Давай я сейчас уйду и мы обо всём забудем.

Я сделал шаг и она бросилась. От ужаса я, наверное, вскрикнул. Пёс схватил за рукав и в истерике я начал молотить ему по глазам второй рукой. Он отпустил, но только для того чтобы попытаться вцепиться в шею. Я упал и не знаю, сколько мы катались по земле. Я даже пытался душить его его же цепью. Все руки были в крови. У каждой собаки есть что-то вроде «морального духа». Уровень ущерба и боли, до которого она готова драться. Кинологи повышают этот уровень. Моего соперника кажется, к кинологам не водили, и он просто устал меня грызть. «Ну, его нахер» и пошёл в свою будку. От куртки остались лохмотья, штаны разодраны, я весь в грязи как чёрт:

– Эй, куда ты?! Мы ещё не закончили! Я предупреждал, что не будет победителей! – я подошёл к будке и попытался ударить ногой, пёс схватил меня за ботинок.

В этот момент приехали менты, которых вызвал хозяин, наблюдающий всё это время из дома. Он не подумал, что меня этот монстр может съесть… просто сидел и ждал, пока его питомец не сдался и не ушёл в будку. Двое суток я просидел в КПЗ, после чего получил штраф в две тысячи за нападение на собаку.