Царь-Север

– Правильно! Парни мои учатся в летном училище! Это я им, шутя, советовал, чтобы в кулинарный техникум поступали. Чтобы кашу там варили из бумаги. Так они, паразиты, отца не послушали.

– Большие парни у тебя! Это сколько ж мы не виделись?

– А давай посчитаем… – сказал Мастаков, по привычке поглаживая шкуру волка.

– А этот зверь откуда у тебя?

– Так я же несколько лет обслуживал охотников и рыбаков, работал с совхозами. Занимались поиском оленей. За сезон охотники отстреливали по шестьдесят, по семьдесят тысяч голов… Ну, а где олени, там и волк. Зубами щелк. Попутно приходилось отстреливать волков. Они порой вели себя очень дерзко, нахально – полосовали всё живое, что встречалось на пути. Иногда удавалось отстреливать по двенадцать, пятнадцать зверей за один вылет. Про наш героический труд в свое время писал Хамелеон Проститутов…

И опять художник удивился:

– Мир даже теснее, чем я думал.

– Стало быть, знал Хамелеона? – понял летчик. – А Северьяновича помнишь? Деда-Борея?

Глаза у парня вспыхнули. Он хотел сказать, что Северьянович – отец его. Но Мастаков перебил:

– Дед-Борей однажды поведал мне кошмарную историю. Оказывается, Хамелеон Проститутов в последние годы усердно занимался золотом. А Северьянович имел неосторожность – давно, ещё во времена советской власти – рассказать Хамелеону про какое-то шальное золото. В районе Сердца Севера.

Художник слушал, и ему расхотелось вдруг сообщать о том, что он нашел отца родного. Другие думы навалились. Дорогин захмелел. Утомленно признался:

– Мне теперь золото не помешало бы. Я в долгах как в шелках…

– Большие? Долги-то.

– Страшные! С обрыва чуть не сиганул!

– Ну-у! Это последнее дело – руки на себя накладывать, – неодобрительно заметил Мастаков. – Я вот о чем вспомнил. Северьянович говорил тогда о каком-то Дубе, который был в компании с Хамелеоном. Тебе он говорил? О ходячем Дубе.

– Ты на Ходидуба намекаешь? Который прилетел? – Художник раздавил окурок в консервной банке. – Нет, не похоже. Этот ходячий дуб – мне лично – приглянулся. Он какой-то совсем не дубовый. Завтра сам убедишься.

И опять зазвонил телефон. Абросим Алексеевич поднялся, извиняясь и говоря, что это опять насчет квартиры.

– Надоело продавать! – сказал по пути к телефону. – Скорее бесплатно отдам. Как собаку – в хорошие руки.

Мастаков опять «затоковал», расхваливая свою квартиру. Художник отодвинул от себя закуску и выпивку. И с любопытством принялся рассматривать бумажную «скатерть». Стол на кухне застелен был цветною лощеной рекламой – объявление о новом престижном европейском конкурсе.

Абросим Алексеевич вернулся от телефона.

– Вот, кстати, насчет денег. – Он пальцем постучал по объявлению:

– Почему тебе не поучаствовать в этом конкурсе?

– Куда уж нам уж… С суконным рылом!

– Зря, Тимка! Смелость города берет. Ну, давай на посошок, да будем разлетаться. Время позднее. – Мастаков посмотрел на свой «легендарный будильник», где были обозначены часовые пояса: Бангкок, Джакарта и Ханой.

7

Земля – для того, чтобы жить – должна постоянно вертеться. Вот и люди вертятся, придумывают; на базе вертолета Ми-8 оборудовали специальный сверхкомфортабельный салон, предназначенный для «птиц высокого полёта». Управление таким вертолетом доверяли не каждому, только избранным пилотам, среди которых оказался Абросим Алексеевич Мастаков.

Когда на Крайний Север пожаловали представители «Русского запаса» – им предоставили как раз такой Ми-8, «с туалетом и ванной», как шутили в аэропорту.

Высокорослый полковник Иван Гордеевич Ходидуб произвел на окружающих приятное впечатление. Не часто встретишь такого душевного человека в чине полковника, да ещё из Москвы. Иван Гордеевич подкупал веселостью, мастерством травить анекдоты. В нем были обаяние, энергия, воля. Народ, оказавшийся рядом с ним, очень удивился бы, узнав, что эти обаяние, веселье – вообще не свойственны характеру полковника. Ходидуб – молчалив, он улыбается редко. А что же теперь? В чем тут дело? Он и сам не мог понять. Здесь – на Крайнем Севере – будто подменили человека. Всю жизнь любил поесть – почти не ел. Хмурился всю жизнь – расправил брови. Был осторожен – стал бесшабашен. Редко играл в рулетку, а тут – как одержимый… Вечером полковник Ходидуб с легкою душой проигрался в казино. Пошел в гостиницу, занял крупненькую сумму у своего московского товарища из «Русского запаса». И – опять продулся. И ни капли не огорчился по этому поводу. (Будто знал, что все равно долги не отдавать.)

В гостинице, в шикарном люксе, где остановился полковник Ходидуб, висела репродукция «Утра стрелецкой казни». Показывая на репродукцию, полковник неожиданно сказал, обращаясь к Тиморею Дорогину:

– Тут не хватает еще одного, которому нужно башку отрубить!

Художник саркастически заметил:

– Догадались повесить! Они бы еще подцепили «Апофеоз войны». Или – «Иван Грозный убивает своего сына…» Так что вы говорите? Кого там не хватает? Могу дорисовать! – пошутил Дорогин.

Пригубили коньячку. Полковник покосился на репродукцию.

– Тимитрий! – так он звал художника. – А как насчет того, чтобы меня увековечить? Для потомков.