Царь велел тебя повесить

– А кто у тебя настоящий? – спросил Лютас, растирая нос варежкой. Его побелевшее от холода лицо показалось мне плоским, будто у соснового швянтукаса, стоявшего возле дороги у поворота на соседский хутор. Когда сосед продал хутор, новый хозяин отодрал фигурку от пня, бросил в кучу веток и мусора на краю усадьбы и поджег. Так все крестьяне делают.

– Чего молчишь? – услышал я голос Лютаса. – Полукровка ты и есть. Развели вас тут, как комаров на болоте.

Я мог бы врезать ему тогда, в руке у меня был китайский термос, довольно тяжелый, или – поставить термос на снег и кулаком в нос, но я не врезал. До сих пор жалею. Сделай я тогда то, что следовало, многое пошло бы по-другому.

* * *

– Все это штучки, пако, – сказал Лилиенталь. – Все теперь пишут со штучками, я сам придумал сотню штучек, но дело в том, что долго они не живут. Их захватывают, как дверные ручки в новом ресторане: только что сияли тяжелым золотым блеском – и вот уже потускнели от городской сажи.

Теперь-то я понимаю, о чем он говорил, теперь, когда я пробираюсь вдоль стены своего четвертого десятка, хватаясь за штучки, за ручки разнообразных дверей, мне кажется, что я продвигаюсь вперед, что стена вот-вот кончится и откроется что-нибудь новое, красное вересковое поле, например, – а что на деле? На деле я пытаюсь открыть двери других возможностей, но разболтанные круглые ручки скользят, проворачиваются вхолостую, а некоторые даже остаются в руках.

– Разница здесь не в количестве воды, – продолжил Лилиенталь, развалившись на своих турецких подушках, – а в силе отстраненности. Ты расплачиваешься не за то, что однажды достигаешь дна или противоположного берега, а за разницу температур – или, если хочешь, давления! Чтобы правильно отстраниться, нужно погрузиться достаточно глубоко, а потом так же высоко подпрыгнуть над водой. Но почему мы говорим о воде? С таким же успехом это может быть яма с лягушками, пшенка или могильная земля.

– Или прах в похоронной урне, – сорвалось у меня с языка, и он неодобрительно поднял красную бровь:

– А скажи-ка мне, что за приключение у вас было с твоей теткой? Только не ври, что она оставила тебе дом потому, что свихнулась на старости лет. А не потому, что ты был вкрадчивым кудрявым Пьеро.

– Откуда ты знаешь про кудри?

– Эфеба я узнаю даже бритым! – Он швырнул в меня подушкой, но я увернулся.

– Приключения у нас не было. В детстве я читал сборник мифов Амазонии, там один человек переспал с женой брата, та превратилась в змею и обвилась вокруг его пениса. Так что я решил не рисковать.

– Я читал в романе, я читал в сборнике, – передразнил меня Ли. – Давай, скажи своими словами.

– Я струсил и не трахнул ее, когда мог. Теперь жалею.

– Жалеет он. Нет, пако, ты не пако, а какая-то упаковка. И даже не знаешь, что в тебя упаковано.

Сказав это, он вытянулся на своем ложе и закрыл глаза. А я сунул рукопись в карман плаща и пошел в обедать в тайскую лавку на углу. «Острое и сладкое приключение в Шиаде».

Знаешь, Хани, в какой-то момент я стал думать, что тюрьма мне на пользу, как бы дико это ни звучало. Мне казалось, что я проберусь через долгий тюремный тоннель, выжимая из себя недомыслие, безучастность и ленивую лимфу, накопившиеся за последние несколько лет. В точности как ловкий утконос выжимает воду из меха, ввинчиваясь в свою тесную подземную нору. Но прошло шесть недель, и я вижу, что эта нора меня задушит.

* * *

Не могу спать. До полуночи я ходил по камере и разговаривал вслух, в двенадцать охранник принес мне аспирин и велел утихнуть. Было около трех утра, когда я отчаялся и взялся повторять испанские глаголы. Знаешь ли ты, что испанское слово corrida происходит от correr, что означает «бежать», а также – продаваться, струиться, задвигать засов и стыдить? Это я еще по тартуским лекциям помню. Был бы здесь Ли, так он до утра говорил бы о текучести смыслов, на эту тему он заводится с треском, как старые часы с кукушкой. Был бы здесь Ли, я бы его прямо спросил: бежать мне или струиться? Стыдиться ли? Задвигать ли мне засов?

Уже рассвело. Я лежу и смотрю на дверь. Вижу круглую ручку и внушительную замочную скважину, такой замок мог быть на сундуке с казной или на воротах зверинца. Здешние засовы выглядят и лязгают как положено. Выйду на волю – первым делом узнаю, что здесь раньше было, на месте этой тюрьмы. Что-нибудь вроде склада военной амуниции времен короля Карлуша, которого убили в Альфаме, прямо под моими окнами, когда он возвращался с охоты.