Царь велел тебя повесить

У нас тогда гостила подруга матери, толстая жемайтийка, богомольная и вредная, вечерами они с матерью сидели в столовой и обсуждали войну, смерть и еще, кажется, национальный вопрос. Подруге уступили всю спальню целиком, и она там по утрам стояла на коленях перед деревянной фигуркой Святого Микалоюса с воздетой к небесам рукой. Потом она отправлялась в костел, каждый раз пеняя матери на маловерие, а вернувшись, принималась обедать и обедала целый день, дотемна. Ради жемайтийки мать стелила на стол крахмальную скатерть, и мне велели держаться подальше от столовой, моей любимой комнаты с радиоприемником ВЭФ, который я довел до совершенства. Однажды вечером я зашел в спальню и быстро собрал немудреное устройство, спрятав проводки и лампочки от новогодней гирлянды в бумажных розах, которыми святой был обложен сверху до низу. Когда жемайтийка встала на колени и завела свою песнь, розы вспыхнули алым пламенем, замигали, будто потолок деревенской дискотеки, а святой Микалоюс заорал голосом Мюррея Хеда:

And all the good you’ve done
Will soon be swept away
You’ve begun to matter more
Than the things you say.

Костас

Без докторской «Победы» жить тут стало еще интереснее. Время оказалось густым, будто кисельная река, протекает сразу во все стороны и капает с потолка. Впору нарисовать солнечные часы на полу, да солнца маловато. Не странно ли, Хани, что я выменял часы на определенное количество дыма, то есть времени, проведенного с самим собой на старый манер? Я хотел остановить тюремное время, увидеть себя сидящим в кресле-качалке на альфамской террасе. А вот Оська, мой приятель в арабском шарфе, обменял свои часы на возможность начать движение, хотя куда он движется, я так толком и не понял. Хотел бы я знать, где его носит и какие ему чудятся знаки. Бубенцы железные, небось, потерял уже.

– Бадага? – сказал он с сомнением, когда мы прощались в прихожей. – Похоже, тебя на блошке накололи. В этой штуке не больше мистики, чем в возжигании вереска или краплении молоком.

– Что б ты понимал! В племени тесо погорелец надевает их на лодыжки и ходит по деревне, а следом идут все члены его семьи. – Я снял железную связку с гвоздя и сунул ему в карман рюкзака. – Бери, они почти ничего не весят и точно принесут тебе удачу.

Потом я показал ему пасть горгульи, где лежали запасные ключи. На случай если знаки еще раз приведут его в Альфаму. Мне было жаль его отпускать, он мог бы стать настоящим другом, а не тенью, покемоном, которого вечно ловишь, хотя толку от него по сути никакого.

В ожидании Труты я сидел под окном и вертел в руках тавромахию, отражавшую солнечный свет, будто карманное зеркальце. В какой-то момент мне показалось, что микенский юноша, летящий через быка, махнул мне рукой, я вздрогнул и поднес пластинку к глазам: гимнаст был недвижим, черненые быки застыли в голубой эмали, но что-то изменилось. Я встал, прошелся по камере, пытаясь поймать ускользающую мысль, и вдруг увидел все сразу, будто с высоты птичьего полета. Тавромахия, вся эта история – чистой воды тавромахия!

Все началось с того, что Додо уговорила меня использовать камеры и записать встречу политика со шлюхой неясного пола. На это у нее ушло чуть меньше двух недель. В тавромахии это называется cita – для начала нужно раздразнить быка, для этого выпускают кобылку со сливовым задом. Додо пришла ко мне, чтобы остаться в доме одной и украсть драгоценности, значит, ей было известно о наследстве старой Лидии. Она обыскала дом и обнаружила сейф пустым – интересно, откуда она знала секрет рычага? Представляю, какое у нее было лицо, но надо было держать удар и улыбаться, и она улыбалась: я вернулся домой от антиквара и ничего не заметил.

Она проболталась, что просила Соню нас познакомить, и я принял это как должное. Никогда ничего не принимай как должное, сказал бы Лилиенталь, потому что никто тебе ничего не должен. Дальше идет encuentro: пикадор втыкает острие, здесь важно, чтобы рана дала крови выйти в районе загривка. Не важно, кровь это или варенье, главное – страшная взрезанная мякоть. Удар острием позволяет распознать степень ярости быка. Если бык кроткий, то обычно убегает, прячется и на все соглашается. Значит, напоследок была salida. Когда бык получил удар острием, ему обязательно нужно дать побегать на воле. Озадачить, заставить нервничать и выплеснуть оставшуюся силу.

Там есть еще recibiendo, терция смерти, но это, похоже, у меня еще впереди. Даром что ли картинка с синими быками рассыпалась и собралась в новый узор? Нолики стали крестиками, красное – черным, хищное – смешным.

* * *