Царь велел тебя повесить

Он кивнул и направился к машине, тяжело опираясь на палку. Обугленная парадная дверь лежала на траве, указывая в небо медной ручкой, будто сломанным пальцем. Я где-то читал о немцах, которые отвинчивали ручки с дверей гостиниц, покидая осажденный армией город. Хорошо бы научиться делать то же самое, чтобы не было соблазна открывать те же самые двери. Я почувствовал слабость, сел на обломок трубы, нащупал ботинком что-то твердое в золе, запустил туда руку и вытянул связку дырявых железных орехов. Бубенцы бадага! Значит, Оська был здесь.

Поднявшись, я подошел к тому месту, где раньше была парадная дверь, и, отодвинув кусок черепицы, обнаружил голову горгульи там, где ожидал ее найти. Каменная пасть была забита сажей, я пошарил за передними зубами, потом засунул руку в горло по локоть. Ключей не было.

– Эй, погоди, я забыл рассказать тебе об одном парне. – Я позвенел бубенцами, пытаясь привлечь внимание Ли. – Он бегает за бессмертием. Наверное, знаки снова привели его в город, он открыл дом запасными ключами и забыл подаренный мной талисман. Так что бадага вернулись ко мне, словно молот Тора!

– Да выброси ты это барахло, – сказал он, даже не обернувшись, ковыляя вдоль обочины. – Я купил их на блошке прошлой зимой.

Он добавил еще что-то, но его голос сразу же отнесло ветром. Шофер помог ему забраться в машину, захлопнул дверцу, сел за руль и медленно тронул машину вдоль переулка.

* * *

Я сидел верхом на стене погреба, смотрел, как в кафе «Канто» убирают столы после ужина, и думал, что теперь делать и куда податься. Я так привык жить в тюрьме, что проблема где ночевать показалась мне непосильной: так человек, поднявшийся после долгой болезни, не решается выйти на угол за батоном и зеленью. Тучи придвинулись ближе, закапал острый быстрый лиссабонский дождь, предвещающий грозу.

Я спрыгнул со стены погреба и принялся ворошить золу, то и дело натыкаясь на куски кирпичей и осколки лопнувших винных бутылок. Маяка там не было, похоже, он все-таки расплавился в сердцевине пожара, словно в муфельной печи. За спиной у меня раздался деревянный скрип и сдавленное ругательство, и я обернулся в сторону кафе. Красные зонтики на тонких стеблях раскачивались на ветру, хозяин закрывал их один за другим, и ему, наверное, прищемило пальцы.

– Faz frio, – сказал он, заметив мой взгляд.

– Faz frio, – ответил я со своего пожарища.

– А! Тебе же тут письмо пришло пару дней назад, – вспомнил он. – Вернее, пришло оно мне, на адрес кофейни, но имя почему-то стоит твое. Я хотел служанке твоей занести, но ее все время дома не было.

Пока хозяин ходил за письмом, я размышлял, не попроситься ли к нему на ночлег, но потом вспомнил, что он сам ночует в «Канто», с тех пор как развелся с женой. Спит на стеганом индейском одеяле, расстеленном между стойкой бара и холодильником.

– Я сначала подумал, что мне принесли потому, что твой почтовый ящик сгорел, но посмотрел на марку и понял, что нет! – Он подал мне желтый конверт и улыбнулся, прикрывая рот рукой. – Письмо задолго до пожара отправили, судя по дате. Марка-то красивая, Correos del Ecuador.

– Это «Бигль», экспедиционное судно королевского флота. – Я сунул конверт в карман пальто. Бубенцы бадага тихо звенели у меня на запястье. Кто в наше время пишет бумажные письма? И как это вышло, черт возьми, что некому ходить за мной по свежей золе, хлопая в ладоши и отгоняя рассерженных духов? У человека должна быть хотя бы пара-тройка друзей. Они не оставили бы его ночевать под куском рваной жести.

Ладно, даже у такого, как я, найдется убежище, например на пустынной руа дос Барбадиньос. В моей фанерной тюрьме, где я помню все входы и выходы и, вполне вероятно, обнаружу матрас и одеяло с чернильным штампом. В любом случае в парке ночевать холоднее, подумал я, поглядев вокруг: тополя в конце переулка гнулись под ветром и серебрились изнанкой листьев, над холмами копились лиловые тучи. Почему бы и нет? Высплюсь в своей прежней камере с бананом на стене, а утром пойду на набережную, выпью кофе в яхтенном клубе и подумаю обо всем. Жаль, что Лютасу этого не расскажешь, ему бы понравилось.

Зое

Да, мальчики, что сотканы из света
Застыли в том безумии, когда
Кипящий мед, и тот почти скисает!