Царь велел тебя повесить

– Тебя подставили, ниньо, – ласково сказал он. – Собственно, хозяин и сам подставился. Глупая девка влезла в дела большого политика, а лимпадор, скотина, решил воспользоваться случаем и предъявил совсем другой счет. Твой дом даже не покроет убытков.

– Ты хочешь сказать, что чистильщик не из вашей команды?

– Ферро? Нет, этот парень работает по найму. – Метис завел глаза к потолку. – Божественная работа, ниньо, я и сам хотел бы такую!

Глядя ему в лицо, я подумал, что метис похож на набоковскую свинку Чипи: бисерные глаза, крап кофейный и золотой. Посланник поймал мой взгляд и, решив, что я думаю о его происхождении, сурово сказал, что родился в семье португальца и гуарани. Я с пониманием произнес кабокло, но он вдруг разозлился, замахал руками, даже со стула привстал.

– Не зови меня ниньо, – сказал я, двигая стакан c d2 на d4, – и мы забудем про кабокло. Так что там с вашим Ферро?

– Он сдаст тебя, если вы не придете к согласию. Надо платить, ниньо, сеньор. – Он поцокал языком, звук был убедительный, будто подковой по камню постучали.

– Я сам могу позвонить копам, – сказал я, вынимая из стакана листок мяты. – У меня есть запись, на которой видно, что Хенриетту убиваю не я. Стоит эксперту посмотреть это кино, как станет ясно, что там человек другого роста и сложения. Ну что, звонить?

– Звони, – весело сказал посланник. – В два счета уедешь домой, как подозрительный иммигрант. Запись у него. Что толку от твоей записи, никакого толку нет от твоей записи.

– Если уж на то пошло, твой Ласло такой же подозрительный иммигрант. Выходит, я должен за него расквитаться с лимпадором?

– Ты должен не расквитаться, а купить товар, ниньо, сеньор!

– Какой еще товар?

– А вот этот, – продолжая улыбаться, он выложил на стол пистолет. Оружие было завернуто в белую тряпку, но так отчетливо чиркнуло по столу, что я невольно оглянулся.

– Товар хороший: на табличке имя твоей семьи, а на стволе твои отпечатки! Две пули из этой игрушки до сих пор сидят в трупе.

Отпечатки? Да я держал его в руках самое малое четыре года назад, когда ключ еще торчал в замке оружейного шкафа! Я протянул руку к пистолету, но рука посланника оказалась быстрой, будто пружинистый язык хамелеона.

– Ты любишь этот дом, мне говорили, – посланник поднял палец с розовым ногтем, – но я ничем не могу тебе помочь. Ты согласился участвовать в сделке, чтобы заработать денег, верно? А сделка провалилась, так что деньги причитаются с тебя. В следующий раз выбирай друзей понадежнее.

– Ты имеешь в виду Додо? – Я вдруг подумал, что не видел ее с того дня, как получил ключи от коттеджа. Может, ее и в живых уже нет.

– Я сказал друзей, а не баб. – Он двинул свой листок по столу с таким суровым лицом, как будто менял местами ладью и короля. – Ниньо, сеньор?

Это был эндшпиль, Хани. Я допил второй стакан лимонной воды, взял ручку и подписал. Сказать по чести, я мог подписать хоть сотню таких бумажек, сложить из них журавликов и кидаться в посетителей, все это ничего не значило. По правилам теткиного завещания я не мог ни продать, ни подарить дом на руа Ремедиош. Я не мог его сдать или обменять, я даже не мог проиграть его в карты или шахматы.

Не далее как завтра они об этом узнают и явятся ко мне снова, думал я, выходя из кафе, зато теперь я сверну себе козью ножку, отправлюсь домой и завалюсь на диван в гостиной. Ласло придет в бешенство, когда сунется с моей дарственной к чиновнику в мэрии, но мне до этого нет никакого дела. Я все делаю по правилам, только не по правилам жадного паннонца, а по канонам индийского театра. Царь Душьянта вьезжает на сцену на несуществующей колеснице, Шакунтала рвет несуществующие цветы, а я подарил судратхару несуществующий дом. В прологе на сцену выйдет хозяин труппы и произнесет решающее слово. Но это потом. А пока можно вернуться домой, накрыться с головой одеялом и немного поспать.

* * *

– Ничего не вышло, – сказал мне Лилиенталь, возвращая прочитанную рукопись. – Читатели любят перечисления, но кто-то должен любить и читателя. Ты пишешь о том, как как похрустывает взломчивый лед на реке, и читатель водит глазами и думает – весна! Но ведь ему достаточно поглядеть в окно, и он подумает то же самое. Зачем тогда нужен ты? Владение словом давно перестало быть свойством литературы. А владение информацией перестало быть качеством ума.

Я держал его за плечо, пока он избавлялся от ботинок. У него русская привычка разуваться в коридоре и кельтская манера снимать носки и бросать где попало.

– Все у нас чужое, одно лишь время наше, – произнес Ли нараспев, продвигаясь в гостиную. – Только время, ускользающее и текучее, дала нам во владенье природа, но и его кто хочет, тот и отнимает!

– Намекаешь на то, что зря потратил время на мой текст? – спросил я из кухни, чиркая спичками. – Что, совсем не понравилось?