Царь всех болезней. Биография рака

В тот же месяц Каммингс отправилась в Нью-Свиден, невероятно прекрасный в своей грубости городок на севере штата Мэн, где строгие угловатые дома вычерчиваются на фоне еще более сурового, аскетичного ландшафта. Городские старожилы тоже помнили поездки Густафсона на химиотерапию в Бостон. Его подвозили местные автомобили, грузовики или фургончики доставки заказов, которые направлялись на побережье или обратно: ребенка спасали всем городком. Оставив Каммингс на кухне, Густафсон поднялся наверх и вернулся с картонной коробкой. Аккуратно свернутая, там лежала видавшая виды бейсбольная форма, которую “Бостон брейвз” подарили Джимми в вечер памятного радиоэфира Эдвардса. Иных доказательств Каммингс не требовалось.

Это был май 1998 года, когда Густафсон торжественно вернулся в Фонд Джимми[898] – почти ровно через полвека после того, как впервые попал в Бостонскую детскую больницу на встречу с чудаковатым строгим доктором в костюме-тройке. Другие обитатели онкологического отделения тех лет – близнец Сандлер с упорным лейкозом, распиравшим его селезенку, белокурая девочка с косичками, вечно сидевшая у телевизора, маленькая Дженни с алюминиевым чайничком, тоже больная лейкозом, – давно лежали в маленьких могилах на местных кладбищах. Густафсон вошел в здание Фонда Джимми[899], поднялся по низким широким ступеням в комнату, где бегал по горному туннелю заводной паровозик. Вокруг толпились больные, врачи, медсестры, бывшие пациенты. Подобно современному Рипу ван Винклю[900], Густафсон ничего здесь не узнавал и не понимал. “Все так изменилось, – сказал он сестре. – Палаты, больные, лекарства”. Но больше всего изменилась выживаемость. “Эйнар помнил раковое отделение, – рассказывала Клаусон, – как место со множеством штор. Когда ребенок чувствовал себя хорошо, они были раздвинуты. Но вскоре их задергивали, а когда открывали вновь, ребенка за ними уже не было”[901].

И вот, спустя полвека, Густафсон снова стоял в длинном коридоре с поблекшими рисунками на стенах, и его шторы были раздвинуты. Никто не скажет, почему Джимми удалось выжить – то ли благодаря операции, то ли благодаря химиотерапии, а может, его рак оказался от природы скромного нрава… В любом случае, факты его медицинской истории были уже не важны – знаковым оказалось само возвращение. Когда-то Джимми невольно стал символом ребенка, больного раком, 63-летний же Эйнар Густафсон вернулся символом человека, преодолевшего рак.

Итальянский мемуарист Примо Леви, выживший в концентрационном лагере и сумевший добраться через опаленную войной Германию в родной Турин, часто отмечал, что одним из самых губительных свойств лагеря была его поразительная способность напрочь стирать представление о жизни за его пределами. Прошлое и настоящее узника совершенно естественным образом уничтожались: оказаться в лагере означало лишиться биографии, личности и идентичности. Но более всего убивала утрата картины будущего. С этой утратой, писал Леви, приходила моральная и духовная смерть, закреплявшая статус заключенного навечно. Если вне лагеря никакой жизни не существовало, то искаженная логика, определявшая лагерное бытие, становилась нормой.

Рак – не концентрационный лагерь, однако есть у них общее свойство: он тоже отрицает саму возможность жизни вне его, поглощает все живое. Повседневность пациента настолько подчинена болезни, что остальной мир меркнет и наконец исчезает. Каждая частица энергии отдается на борьбу. “Стремление победить ее превратилось в одержимость, – писал журналист Макс Лернер о лимфоме в его селезенке. – Раз мне предстояло принять этот бой, я должен был задействовать все, что имел, – знания 55 7 и хитрость, инструменты очевидные и сомнительные.[902]

Для Карлы в худший период ее химиотерапии ежедневные ритуалы выживания напрочь заблокировали любые мысли о выживании в долгосрочной перспективе. Когда я спросил одну женщину с редкой разновидностью саркомы, как она проводит время вне больницы, она ответила, что день и ночь обшаривает интернет в поисках новостей о своей болезни. “Я не покидаю больницы, даже когда нахожусь вне ее”, – резюмировала она. Поэт Джейсон Шиндер писал: “Рак – это поразительная возможность вплотную прижаться лицом к стеклу своей смертности”[903]. Однако пациенты видят сквозь это стекло отнюдь не мир за пределами рака, а мир, захваченный им, вращающийся вокруг него, – рак, бесконечно отражающийся во всем вокруг, точно в зеркальной комнате.