Царь всех болезней. Биография рака

Ульрих согласился и вскоре прислал Сламону зонды к HER2. Через несколько месяцев Сламон сообщил Ульриху, что обнаружил совершенно четкую закономерность, хотя до конца не может ее понять[932]. Раковые клетки, у которых развивается постоянная зависимость от активности какого-то гена, способны его амплифицировать, то есть создавать в хромосоме его множественные копии. Этот феномен, напоминающий поведение наркомана, который подпитывает свою зависимость увеличением дозы, называется амплификацией онкогена. Сламон обнаружил, что HER2 сильно амплифицирован в образцах рака молочной железы, однако не во всех. По картине после специфического окрашивания[933] опухоли молочной железы делились на два типа – Нег2-положительные (с завышенным количеством белка Нег2, то есть с амплифицированным геном) и Нег2-отрицательные (с обычным числом копий гена).

Озадаченный таким разделением, Сламон поручил своему ассистенту проверить, различались ли эти типы опухолей поведением. Поиски выявили еще одну удивительную закономерность: опухоли груди с амплификацией гена Ульриха, как правило, развивались агрессивнее, активнее метастазировали и приводили к смерти. Иными словами, амплификация HER2 служила маркером рака с худшим прогнозом.

Данные Сламона запустили цепную реакцию в лаборатории Ульриха. Связь между HER2 и определенной разновидностью рака – агрессивного рака молочной железы – побуждала к проведению важного эксперимента. Что произойдет, если как-то заглушить сигналы HER2? Не окажется ли рак “зависимым” от амплификации этого гена? Если да, то удастся ли, блокировав его продукт связыванием со специфическим препаратом, остановить размножение раковых клеток? Ульрих кружил вокруг той самой идеи “эксперимента на полдня”, о котором забыли Вайнберг с Падхи.

Ульрих знал, где искать препарат, отключающий сигнализацию HER2. К середине 1980-х Genentech превратилась в полное подобие университета – с разными научными отделами, подгруппами, собственными конференциями, лекциями и даже газонами, где исследователи в обрезанных джинсах перебрасывались тарелками-фрисби. Однажды Ульрих заглянул в иммунологический отдел компании и поинтересовался, не возьмется ли кто разработать препарат, который связывался бы с белком Нег2 и по возможности инактивировал его.

Таким препаратом, по задумке Ульриха, должно было стать антитело – сложный белок, исключительно прочно и избирательно связывающийся со своей мишенью. Антитела можно считать природными “волшебными пулями”: они вырабатываются иммунной системой организма, “прилипают” только к подходящим молекулам на бактериях и вирусах и способствуют их уничтожению. В середине 1970-х два иммунолога из Кембриджского университета, Сезар Мильштейн и Жорж Кёлер, изобрели способ производить огромные количества того или иного антитела с помощью гибридной иммунной клетки, физически слитой с раковой: первая, как полагается, секретировала антитело, а вторая, специалист по бесконтрольному размножению, ставила дело на поток[934]. В этом открытии мгновенно усмотрели потенциальную возможность лечить рак. Однако чтобы использовать антитела в лечебных целях, надо было определить мишени, характерные только для раковых клеток, а это оказалось крайне нелегко. И вот теперь Ульрих верил, что ему это наконец удалось. HER2, амплифицированный и активничающий в части опухолей молочной железы, но почти незаметный в нормальных тканях, очень уж походил на мишень, которой всем так недоставало.

Тем временем Сламон в Калифорнийском университете провел еще один важнейший эксперимент с Нег2-положительными раковыми опухолями. Он пересадил их клетки мышам, вызвав рост рыхлых метастазирующих новообразований, воспроизводящих агрессивное заболевание у людей. В 1988 году иммунологи Genentech создали мышиное антитело, связывающее и инактивирующее белок Нег2. Ульрих послал Сламону первые ампулы с антителом, и тот приступил к серии ключевых экспериментов. Когда он обработал этим препаратом культуру растущих в чашке Петри клеток рака молочной железы с гиперактивным HER2, клетки перестали делиться, а потом умерли. Сламон ввел антитело живым мышам с опухолями – и опухоли исчезли. Это был тот самый идеальный результат, на который надеялись Сламон и Ульрих: подавление сигнализации Нег2 сработало на животной модели.