Царь всех болезней. Биография рака

Поздно вечером после завершения процедур пациентки расходились, и каждая двигалась своим путем. Кто-то, как Барбара, возвращался домой и молился. Ну а кто-то заправлялся мартини.

Шишка на шее у Барбары – единственная опухоль во всей группе, которую можно было видеть, трогать и легко оценивать в динамике, – стала компасом испытаний. На утро первой капельницы с антителом к Нег2 все женщины по очереди подошли потрогать шишку над ключицей Барбары, и этот глубоко интимный ритуал повторяли потом каждую неделю. Уже через две недели после введения первой дозы наступили неоспоримые перемены: опухоль размягчилась и заметно уменьшилась. “Мы начали верить, что что-то происходит, – вспоминала Брэдфилд. – Внезапно до нас дошло, как же нам повезло”.

Но не все оказались столь удачливы, как она. Молодая женщина с рецидивом метастатического рака, измученная тошнотой, в какой-то вечер не нашла в себе сил поддерживать достаточный уровень жидкости в организме. Ее рвало всю ночь, и под утро, от усталости уже не в состоянии впихивать в себя воду и думать о последствиях, она погрузилась в сон, а на следующей неделе умерла от отказа почек.

Поразительная реакция Барбары на лечение продолжалась. Через два месяца после начала испытаний на повторной компьютерной томограмме опухоль над ключицей почти исчезла, а легочные метастазы уменьшились как в числе, так и в объеме. Ответ на лечение у остальных 13 пациенток был не столь очевиден. Через три месяца, на экваторе испытаний, после того как Сламон вместе с представителями Genentech и внешними экспертами по клиническим исследованиям провел ревизию результатов, пришлось принять нелегкое решение. У некоторых женщин опухоли не уменьшились, но и не выросли: могло ли это считаться положительным ответом? Часть пациенток с метастазами заявляла об ослаблении болей в костях – но ведь боль нельзя оценить объективно. После долгих и ожесточенных споров координаторы испытаний настояли на том, чтобы исключить из программы семь женщин: их результаты не поддавались количественному анализу. Еще одна пациентка сама перестала ходить на инфузии. Только пять человек из первоначальной группы, включая Брэдфилд, прошли шестимесячный курс до конца. Остальные, разочарованные и ожесточенные, вернулись к своим прежним онкологам. Их надежды на чудесное лекарство рассыпались вновь.

Барбара Брэдфилд закончила цикл лечения в 1993 году и жива по сей день. Седовласая женщина с ясными серо-голубыми глазами, она живет в маленьком городке под Сиэтлом, гуляет по окрестным лесам и ведет дискуссионную группу при церкви. Она живо вспоминает свои дни в лос-анджелесской клинике – ту слабо освещенную комнату, где медсестры отмеряли лекарства, те странно-интимные прикосновения других пациенток к узелку на ее шее… И разумеется, Сламона. “Деннис – мой герой, – сказала она. – Во время его первого звонка я отказалась, но с тех пор больше не отказывала ему ни в чем”. Я разговаривал с ней по телефону, и казалось, в трубке потрескивает не статическое электричество, а жизненная энергия этой женщины. Она забросала меня вопросами о моих исследованиях. Под конец я поблагодарил ее за уделенное время, но она сама извинилась за то, что отвлекает меня от работы. “Ступайте, ступайте! – со смехом сказала она. – Столько людей ждет ваших открытий!”

Лекарства, тела и доказательства

У умирающих нет ни времени, ни энергии. Мы не можем придерживаться схемы “одна женщина, одно лекарство, одна компания” одновременно.

Грасия Баффлебен[943]

Казалось, мы вступаем в дивный новый мир точно нацеленных, менее токсичных и более эффективных комбинированных средств терапии.

Муза Майер[944]

К лету 1993 года новости о первой фазе исследований Сламона пожаром разнеслись по официальным и неофициальным каналам среди больных раком молочной железы. В приемных, инфузионных отделениях и кабинетах онкологов пациентки обсуждали нечастые, зато дотоле невиданные результаты и ремиссии. Новостные рассылки групп поддержки раздували надежды и шумиху вокруг “Герцептина”. Эта пороховая бочка, набитая ожиданиями, неминуемо должна была взлететь на воздух.