В 1995 году при когда-то немыслимом содействии этих сил
В мае 1998 года 18 тысяч специалистов по раку собрались в Лос-Анджелесе на 34-й встрече Американского общества клинической онкологии, где
Клинические результаты на подобных конференциях обычно докладывают по стерильной, отполированной схеме, под мелькание сине-белых слайдов, иллюстрирующих основные положения графиками выживаемости и статанализа. Однако Сламон, наслаждаясь важностью момента, начал не с чисел, а с полученных его студентом в 1987 году 49 размытых полосок на геле. Онкологи отвлеклись от лихорадочного царапанья ручками по бумаге. Репортеры прищурились, разглядывая полоски.
Сламон напомнил аудитории, что этот гель выявил ген без “родословной”: наука тогда о нем ничего не знала – ни происхождения, ни функции, ни механизма работы. Это был лишь четко различимый усиленный сигнал в части случаев рака молочной железы. На те самые полоски Сламон поставил лучшие годы своей научной карьеры. Вместе с ним в этой рискованной затее участвовали Ульрих, Шепард, Картер, Ботштейн, Левинсон, Виско, онкоактивисты, боссы фарминдустрии, клиницисты и, конечно,
Перед объявлением результатов Сламон выдержал театральную паузу. В ключевом испытании 648 стандартную химиотерапию (либо адриамицин с цитоксаном, либо таксол) получали все 469 женщин[950]
. Их случайным образом распределили по двум группам: первой вводили помимо цитотоксических лекарств “Герцептин”, а второй – плацебо. Группа с добавкой “Герцептина” по всем измеряемым параметрам явно превосходила контрольную. Частота ответов на стандартную химиотерапию в ней взлетала на 150 %, а опухоли уменьшались у половины женщин, в то время как в контрольной группе – лишь у трети. Время до прогрессирования болезни возрастало с 4 до 7,5 месяцев. У пациенток с крайне устойчивыми к типичной схеме “адриамицин + цитоксан” опухолями преимущества “Герцептина” проявлялись ярче всего: его сочетание с таксолом повышало частоту ответов почти до 50 % – до показателя, неслыханного в недавней клинической практике. Динамика выживаемости следовала той же тенденции: участницы, получавшие “Герцептин”, жили на 4–5 месяцев дольше.Иные из этих достижений в численном выражении могли казаться незначительными: ну что такое продление жизни на четыре месяца? Но ведь у женщин, допущенных к испытанию, диагностировали последние стадии метастатического рака, из-за неоднократных курсов химиотерапии устойчивого к любым стандартным препаратам. Все пациентки страдали самыми худшими, самыми агрессивными формами рака молочной железы. (В клинической онкологии обычно так и бывает: новые средства начинают тестировать на самых тяжелых, не поддающихся лечению случаях, когда даже небольшое преимущество оправдывает риск.) Истинная же эффективность герцептина могла проявиться в лечении первичных пациенток – женщин с ранними стадиями рака, еще не знакомого с химиопрепаратами.
В 2003 году стартовали два огромных многонациональных исследования эффективности “Герцептина” в группе нелеченых пациентов с ранними стадиями болезни[951]
. В одном из этих исследований препарат повышал четырехлетнюю выживаемость на 18 % по сравнению с плацебо. Во втором, хотя его и приостановили, наблюдали столь же существенный эффект. После статистического объединения результатов испытаний стало ясно, что общая выживаемость женщин, получавших “Герцептин”, повышалась на 33 %. Это была беспрецедентная величина в истории химиотерапии Нег2-положительного рака. “Результаты, – писал один онколог, – просто ошеломляющие, <…> не эволюционные, а революционные. Рациональное развитие прицельно бьющей по отдельным молекулам терапии подсказывает направление, в котором может совершенствоваться лечение рака молочной железы. Несомненно, найдутся новые мишени и новые агенты[952].