Царь Живых

— Не надо, Наташа! Слушать все эти бредни по второму разу не слишком увлекательно. Мне кажется, что вы не совсем верно оценили ситуацию. Да, я интересуюсь паранормальными явлениями. Да, нам сокращают штаты и из трёх интернов в поликлинике должен остаться один… Но если вы пытаетесь решить свои проблемы таким способом — вы сошли с ума…

Наташа Булатова и сама так думала…

Глава 10

— Ты опять пил… — Голос женщины негромкий, бесцветный. В нём почти нет эмоций, кроме одной — страха. Но страх — такой, что криком его не выразить. Страх, от которого немеют.

А ещё — обречённость.

Он разворачивается и уходит.

Одни говорят, что во многой мудрости есть много печали. Другие попроще: меньше знаешь — крепче спишь. И то, и другое верно, и Ваня убедился в том сполна. На любовном свидании. На любовном. Как бы…

Тамару он не любил.

Хотя надеялся — может, и перерастёт эта постельная дружба в нечто большее. Да и пора, двадцать восемь лет, время задуматься о семье и детях. Недаром старики говорили: стерпится-слюбится. А тут и терпеть не надо, нормальная девчонка, они отлично проводят время…

(Будем реалистами. Юношей бледным со взором горящим Ваня не был. Не пришла пока Любовь — увы! — но не загибаться же по этому поводу от спермотоксикоза…)

Был и ещё один нюанс.

Производственный.

Вице-директору филиала крупной компании не положено в двадцать восемь лет ходить холостым. Особенно если корни компании — на пропитанном традициями и туманами Альбионе. Незачем подавать поводы к подозрениям в беспорядочных связях или, того хуже, в не туда, куда надо, направленной ориентации.

Допустимый минимум — невеста. Обручённая невеста. Таковой Тамара и числилась — палец на Ваниной левой руке уже четыре месяца давило кольцо. И Тамара ненавязчиво и расчётливо вела дело к тому, чтобы со временем переместить его на правую…

Всё шло как обычно — они обычно встретились, и обычно сидели в кафе, и обычно говорили о разном, и назревал обычный культпоход в театр, и ещё дальше на горизонте маячили обычные маленькие радости добрачного секса, и…

В театр они не пошли.

Всё закончилось в кафе.

Совсем закончилось.

Потому что необычным было одно — он ощущал ложь. Её ложь. Всю.

Поначалу — на первой и невинной — это даже порадовало. Пряча улыбку, он представлял семейную жизнь с волей-неволей верной женой… Потом он немного встревожился. Потом стал загибать под столом пальцы. Потом — помрачнев, мёртвым голосом — стал задавать вопросы… Она что-то почувствовала, пыталась успокоить, говорила много и ласково — а детектор в голове щёлкал: ложь, ложь, ложь…

Это была пытка. Для него. И растягивать её не стоило.

Он снял кольцо. Положил на блюдечко. И соврал первый раз за вечер:

— Ты знаешь, я встретил другую. И полюбил.

Он думал, что то была ложь во благо — и ей, и себе.

Нет.

То было предвидение…

Вечерело.

Слава тупо и бесцельно шёл по улице. Он не хотел никуда идти — переставлял ноги, постаравшись полностью отключить от этого процесса сознание. У Полухина была дикая надежда — если шагать именно так, можно неосознанно дойти.

Прийти туда, откуда его позвали. Куда он стремительно бежал и не успел. Туда, где он нужен. Славе хотелось быть кому-то нужным. Он дойдёт и узнает всё, и всё сразу станет понятным, и исчезнут страхи и сомнения, и исчезнут ночные кошмары, и придёт что-то новое, он пока не знает что, и появится…

Он ходил так много часов.

Ноги уже не гудели. И не болели. Их не было. Под брюками мерно двигались чужие механические конструкции, не имевшие к Славе отношения. Всё впустую. Он ничего не найдёт…

Полухин тяжело рухнул на скамейку. Там сидела девушка. Симпатичная шатенка с короткой стрижкой, но Слава подсел к ней не поэтому. Просто механические отростки, сменившие ноги, неожиданно выработали свой моторесурс. Раз — и встали.

На девушку Полухин не смотрел. Он и раньше никогда не знакомился с девушками на скамейках. Он был застенчив, Слава Полухин, хотевший стать мужчиной — убив. И не сумевший.

Бедный глупый Слава…

У девушки был убитый вид — как и у него. Она скользнула по нему равнодушным взглядом.

Через секунду она смотрела на Славу так, как никто из женщин (да и мужчин) на него никогда не смотрел.

С ужасом.

Смотрела туда, где Ваня наложил ночью повязку — теперь грязную, сползшую. Не отрываясь, смотрела в одну точку. Точнее — на две точки…

Чаще бывает так: появляется вещь, которой не было раньше, — и ей придумывают имя — чтобы не ломать язык долгими объяснениями: мол, это почти как вон то, но с перламутровыми пуговицами…

С клубом «Хантер-хауз»[4] получилось наоборот. Сначала в голову Прохору пришло название — красивое и заграничное, но ничего не значащее. Охотничий домик у клуба появился позже… Появился на самых задах спортивного комплекса завода «Луч»…

Спортивный этот комплекс (или просто — стадион) занимал несколько гектаров в пригороде и не имел ныне к заводу никакого отношения. Хотя все говорили по-прежнему: стадион завода «Луч». Иногда имена живут дольше наречённых ими вещей — бывает и так.