Царь Живых

Прохожий отошёл, Ваня достал часы из кармана. Тридцать пять минут. Понятно, отстают часы у мужика или округлил…

Всё ясно. Эксперимент, можно завершать. Десять опытов. Четыре правдивых ответа. Ну, с этими понятно, хорошие часы, идут с точностью до минуты… А вот пятеро лгали, и Ваня это почувствовал… И не важно, спешили или отставали их ходики. Важно иное — ну никакого нет резона преднамеренно врать случайному прохожему о времени… Один, правда, соврал нагло — нет часов, дескать. Спешил, рукав засучить ленился? Какая разница…

Ваня вернулся домой.

Всё ясно.

То есть, конечно, ничего не ясно.

Ясно лишь, где он подцепил этот вирус.

В подвале. В очень странном подвале. В подвале, где не было дичи. И где лежала на сырой земле крепко спящая красавица.

Есть версия. Гениальная. Блестящая и неподражаемая. Можно писать фантастический роман в трёх частях с прологом и эпилогом. Ау, где тут ближайшее издательство?

Значит, так. Пару миллионов лет назад грохнулся корабль пришельцев. На территории будущей птицефабрики. Но не простых, не всем знакомых зелёных человечков. Эти особенные. Говорят одну правду — по той причине, что все поголовно чуют ложь. Такая уж у них на планете микрофлора — все заражены вирусом правдоискательства. Короче, грохнулись. Занавес. Акт второй. Наши дни. Место то же. Корабль наконец проржавел, и инопланетная зараза просочилась наверх. И ножки Буша тут ни при чём — фабрика накрылась по другим причинам. Народ с неё побежал. Трудно работать стало. Вахтёр каждого спрашивает: а не выносишь ли ты, милый друг, чего с родного предприятия? И хрен донесёшь родным чадам свежей курятины. Акт третий. Два отчаянных диггера, В. Полухин и…

Стоп. А как же Славка? В нём тоже должно бы прорезаться… Надо…

Как тут же выяснилось, у Полухина могли прорезаться и иные способности. Например, телепатические.

Потому что в этот момент он позвонил в дверь.

Папа поднялся.

Папа вытер губы.

Папа посмотрел вокруг. Далеко посмотрел — не глазами.

При всём несходстве сущностей чувствовал он себя как человек.

Как человек, давший зарок не пить и долго державшийся. А сейчас выпивший первую рюмку. То же самое ощущение лёгкости и облегчения от опостылевших пут, и лёгкое смущение, и некий самообман: ну, одна, ну и что, только сегодня — завтра снова завяжу; и глубокое, запихиваемое ещё глубже знание: что ничего он не завяжет, что впереди пропасть; но! — шальной кураж от предвкушения сладости, пьяняще-пугающей сладости свободного падения; и — подсознательное желание скорее сделать шаг к краю, к краю пропасти…

Именно так всё с папой и происходило…

К тому же то, что лежит сейчас у его ног, — не человек. И никогда не было человеком. Люди чуть по-другому устроены.

А ведь вокруг есть другие не-люди. И много…

— Коряга? — неожиданно говорит вслух папа, вспомнив что-то, выуженное из памяти мертвеца. Тогда ещё живого мертвеца… — Коряга… Мерзкое имя…

С этим мерзким именем на устах папа улыбается.

Улыбка страшная.

Он не должен убивать.

У него есть дом. У него есть жена. У него — и это главное — есть сын. Он не должен убивать людей. И он не будет. Людей — не будет.

Да! Всё так и было. Всё так и есть.

Бродят, бродят по земле не-люди…

И люди…

Вопрос в другом: в грани. В грани меж ними. Спорный вопрос.

Но одно бесспорно: пьяница всегда найдёт причину и повод выпить.

А убийца — убить.

Потом папа вспомнил, как его звали. Звали очень давно, и наречённое имя это было важнее и данного при рождении, и записанного в паспорте… Папу звали — Царь Мёртвых…

— Да-а-а… Хреновый у тебя видок… Надо срочно выправлять положение… Будь другом, достань из холодильника пару пива… Я сейчас закончу…

Ваня делает вид, что увлечённо стучит по клавиатуре компьютера (на деле не загруженного). Сам наблюдает за уныло потянувшимся на кухню Полухиным. Славка исчезает из прямой видимости, но в прихожей — большое зеркало…

Та-ак….

А ведь не для вида туда пошёл…. Изучает нутро холодильника заторможенно, но старательно… Пиво ищет. Которого там нет.

Накрылся сюжет для фантастического романа.

Так что всё твоё, целиком и полностью… Сам владей и сам всё расхлёбывай.

Дальнейший разговор не получается. Ваня не может сейчас тащить на себе ещё и комплексы, проблемы и заскоки дружка… Скоренько успокаивает шаблонными фразами о нервах, о сорвавшемся очке…

И выпроваживает.

У него ещё есть дела… У него сегодня свидание.

Любовное.

Как бы…

Холёные пальцы брезгливо отталкивают рентгеновский снимок. Он скользит по полировке стола.

— Я не знаю и не хочу знать, как вы это сделали. Механика дешёвых фокусов меня не интересует. Хотя могу догадываться — слепили из дентина фальшивый премоляр[3] с лишним корневым каналом, заполненным чем-то рентгено-контрастным… Не важно. Мне любопытна цель этой… Даже не знаю, как назвать…

— Но, Валентин Степанович…