Tsaregradskiy_Franko_Kratkaya_biografiya..417236

Теперь, когда Франко представлял себя защитником не только Испании, но и веры во всем мире, пропагандистский штаб националистов стал разрабатывать церемонию его инаугурации в качестве главы государства. Она состоялась в Саламанке 1 октября 1936 года. Организованная фалангистами, стремившимися во всем подражать нацистской пропаганде, и жаждавшими власти политическими угодниками, это была чрезвычайно роскошная, триумфальная церемония. Причем проводили ее в самом начале раздиравшей страну на части гражданской войны, исход которой выглядел абсолютно неясным. Почетная гвардия и ликующие, выкрикивающие приветствия толпы выстроились вдоль улиц. В присутствии итальянских, немецких и португальских дипломатов Кабанельяс официально объявил Франко «главой испанского государства» и — с явной неохотой — вручил ему «символы абсолютной государственной власти». Благополучно оставляя без внимания тот факт, что три пятых Испании все еще оставались в руках республиканцев, возбужденный Франко обратился к толпе, встретившей его вскинутыми в фашистском приветствии руками: «Вы можете гордиться — вы получили расколотую Испанию, а сейчас вручаете мне Испанию, объединенную грандиозным и единодушным идеалом». Он заверил их, правда, несколько преувеличенно, учитывая его дальнейшее поведение: «Мой пульс будет ровным, моя рука не дрогнет...». И дальше — еще более лживо: «Мы позаботимся, чтобы в каждом доме был свет и у каждого испанца — кусок хлеба». Вечером того же дня он твердо заявил, что «государственные дела будут поручены экспертам, а не политикам».

Одной из первых политических акций Франко в качестве главы государства было укрепление связи с Гитлером, который немедленно послал своего эмиссара, чтобы поздравить генералиссимуса и прокомментировать нежелание фюрера признать правительство националистов до того, пока они не возьмут Мадрид. По возвращении в Берлин немецкий представитель с воодушевлением рассказал, «с какой сердечностью Франко выражал свое уважение к Гитлеру... о его симпатиях к Германии и.теплом приеме, который был оказан фашистскому эмиссару».

Но похоже, лидер националистов не очень себе представлял, что делать с полученной властью. И, поскольку гораздо проще было создать ее внешние признаки, чем фундаментальные основы государства, Франко перевел свой генеральный штаб в огромный епископский дворец в Саламанке. Богато украшенные мавританские гвардейцы, подобно римским статуям, охраняли покой своего шефа. Посетители должны были являться исключительно в парадной форме. На всю мощь заработала монументальная пропаганда, по образцу фашистской, изображавшая Франко как мудрого политика и гениального полководца. Был принят также термин «кауди-льо», испанский эквивалент немецкого — «фюрер» и итальянского — «дуче», то есть «вождь». Националистические газеты выходили под лозунгом — «Одна Родина, одно Государство, один Каудильо» (калька с немецкого — «Ein Volk, ein Reich, ein Fiihrer»). Повсюду появлялось изображение Франко — на экранах кинотеатров, на стенах магазинов, учреждений и школ.

Франко, как и остальным фашистским лидерам, эта внушительная пропагандистская машина помогала добиться в политическом отношении того, чего он страстно желал в личном плане: полного подавления своих тревог и сомнений, ощущения всемогущества. Раз уж он не мог приспособить внутреннее Я к требованиям реальности, то нужно было переписать реальность в соответствии со своими потребностями. Всеобщее публичное угодничество, в том числе и введение фашистского приветствия, одной из самых наглядных форм подчинения вождю, видимо, еще больше распалило у Франко чувство собственного предназначения. Однако, как и в случае со Сталиным, героизация себя самого шла рука об руку с шельмованием врага. Чем выше возносился Франко, с тем большей силой он должен был проецировать чувство собственной неполноценности и ненависти на врага, еще безжалостнее карать его. Как и у немецкого фюрера, у генералиссимуса появилась масса приспешников, жаждавших заниматься исполнением наказаний, позволяя ему лично дистанцироваться от убийств. Соучастие в преступлениях связывало их судьбы: если он терял власть, им пришлось бы отвечать перед несметным числом обвинителей.

Сразу же после церемонии в Саламанке ряд генералов, соратников Франко, получили новые назначения. Оргас стал верховным комиссаром Марокко, Мола — командующим вновь образованной северной армией, в которую влились африканские части, а Кабанельясу досталась не столь значительная должность всеармейского инспектора. Кейпо де Льяно продолжал командовать южной армией. В выборе политических советников в это время Франко был гораздо менее удачлив. Как и внутри у него самого, под внешней помпезностью и демонстративной мощью в политической машине националистов царил полнейший хаос.