Царевна-ведьма

   — Ну что, Баба-Яга — передавай мне что ли своё хозяйство! Я тут на страже жить-обитать вполне даже согласный, ага!

   Обрадовалась Ягуся Котом сказанному чисто несказанно, к себе затем его подозвала и по шёрстке золотистой его погладила. И аж искры огненные от такого соприкосновения во все стороны брызнули!

   Кот-то на пол скок, а бабка вздохнула зело успокоено и говорит Миле тихим голосом:

   — Прости ты меня за всё нехорошее, внученька дорогая! И будь счастлива! Помираю я с душою покойною и радою, ибо оставляю своё хозяйство в надёжнейших лапах…

   Кинулась Милолика старушке на грудь её впалую, возрыдала она страстно, и в то же мгновение, душенька Ягусина многострадальная тело её старое навсегда оставила.

Ну что? Похоронили Милолика с Котом прах бабкин под высоким столетним дубом, собрали на поминки всех её леших-приятелей и прочих местных обитателей, а потом вздохнула Мила этак тяжко, да и говорит новому хозяину:

   — Ну что, Котик Всезнайка — ты теперь тут распоряжайся, а мне пришла пора назад к людям возвращаться. Каждому ведь своё: вам, тварям сказочным, здешнее, а нам — человеческое. Прощай, милок Баюша, не поминай меня плоховато, ибо не увидимся мы с тобою более никогда!

   — Как знать, как знать, Милолика, — покачал раздумчиво головою Баюн, — Оно ведь всяко может случиться… Только помни — с колдовством ты там поосторожнее. А оборотничеством так и вовсе на белом свете заниматься невозможно. Среда вишь там жёсткая очень, устоялая — там этого делать нельзя.

   — А я и не собираюсь дома колдовать-то, — пожала девушка плечами, — Легчить-исцелять, это да, это я делать собираюсь и впрямь, а чтобы наводить чары, так и в мыслях я такого не держала творить на родине у себя!

   Ладно. Собрала Милолика свои пожитки немудрящие в котомку, харчишек кое-каких ещё взяла, потом Кота Баюна на прощанье погладила да и отправилась в своё царство. А уж на счастие отправилась али на мытарство, так о том она не знала, не ведала ну ни капельки даже.

   Не больно-то и спешила она, надо сказать, на родину подаваться. Тревожилась в душе, волновалась, переживала. И то ведь правда — вся ж её жизнь сознательная с трёх годков и аж до лет осьмнадцати протекла в краях этих невидальных, в межмирном тихом пространстве. То что Кот Баюн царевной её назвал, ну никак в памяти девушки не находило подтверждения, и поэтому считала Милолика себя не дочкой царя Сиясвета, а простой вообще-то девкой, такою как все.

   И вот шла она, шла, мерила неблизкую дорожку своими босыми ножками, и притопала таким вот образом во стольный их город. Что ей делать, и как ей быть, ума не могла она приложить. Но поскольку девахой Мила была умелою и ручки имела она шустрые да проворные, то подумывала она в работницы наняться в какой-либо богатый дом. А там, мол, чего да как, ладно, плохо или никак, то будет далее видно…

   А уж вечер почитай что наступил.

   На особом месте у городских стен был устроен большой рынок местный, где и горожане, и жители деревень окрестных вели торг всякой всячиной да покупки разнообразные совершали.    Город-то стольный величины был впечатляющей, и народу там проживало достаточно. И вот, поскольку дела дневные к завершению уже близились, то люди с рынка расходились по своим домам кто куда: кто в город возвертался, а кто и в сторону обратную подавался, в близлежащие, стало быть, обиталища.

   И тут видит Милолика — всадник какой-то на лихом скакуне на дорогу въехал со стороны правой и принуждён был приостановиться там мал-мало, поскольку толпа базарная, по дороге растекаясь, ему ехать далее мешала.

   Засвистал молодец пронзительно, плётку из-за пояса выхватил и заорал на людишек нетерпеливо:

   — А ну, разошлись с моего пути! Ну, кому говорю — давай живо!

   Все кто там был, постарались дорогу ему незамедлительно уступить. Шарахнулись они даже в разные стороны, видя как этот ухарь на них буром-то прёт. Милолика тоже посторонилась машинально и только на наездника проезжающего мельком глянула. Тот был ещё молод, высок, плотен, черняв; усы с бородкой подстрижены у него были аккуратно, а одёжа на нём совсем новая была и явно богатая.    Правда, глаза глядели чересчур уж зло да нахально, что ведьмочке нашей, конечно же, не совсем-то и понравилось.

   И в это самое время бабка некая, с корзинами увесистыми в обеих руках, позамешкалась впереди малость, отскочить с пути всадника она не успела, и тот чуть было на неё не наехал.

   Осадил боярин коня своего ярого, а сам рассвирепел страсть прямо как. Взметнул он плётку свою витую, да как полоснёт ею бабку ту по горбу! Бабуля, вестимо, в визг да с ног долой — брык! А этот злодей её, как ни в чём ни бывало, объехал и далее проследовать уже намеревался.

   Тут в Милолике гордой ретивое-то и взыграло!

Метнулась она к вороному коню и за уздцы его — хвать!

   — Ты что же это, негодяй лядащий, — вскричала она весьма запальчиво, — себе тут позволяешь, а! Пошто прохожих конём давишь да старых людей вдобавок не уваживаешь?!