Царевна-ведьма

   Стали они вдвоём в той избушке жить-поживать, и показалося Милолике даже, что она снова у Бабы-Яги оказалася. Только вот характер у бабушки Милады не таким был суровым, как у прежней Милиной воспитательницы: мягким он был, премягким и ласковым-преласковым. Полюбила она Милолику сразу и так сильно, будто та и впрямь родной внучкой ей приходилася.

   И рассказала она своей нежданной воспитаннице вот какую историю тайную. Что пятнадцать лет назад служила она у самого прежнего царя в его сиятельных палатах, и была она нянечкой дочурки его маленькой, Милолики. «Надо же, — добавила Милада, головою покачав, — и ты тоже таким имечком названа. Ишь, совпадение-то какое странное!..»

   А как начала бабка вспоминать о тех прошедших временах, так горючими слезами она враз залилась. Так, мол, и так, всхлипывая, она рассказывала — украла их лялечку птица некая страшная, и пошли дела в семействие царском с тех пор наперекосяк. Умерли вскорости царь Сиясвет с царицею Алозорою смертью злою, а новый царь выбранный, Болеяр этот самый, в услугах няньки более не нуждался, и отправил он Миладу прочь восвояси.

   Изумилась Милолика такому случаю престранному, чтобы она сразу же не к кому-нибудь там, а к своей прежней няне попала. Хотела было она вгорячах всё про себя поведать да рассказать, но затем, поразмыслив малость, от этой затеи скоропалительной всё-таки отказалась. Ну а как она могла доказать-то, что она и вправду Милолика-царевна? Не имелось у неё никаких в пользу этого доводов, так что прикусила она свой бойкий язычок и о тайне своей — молчок.

   Рассказала Мила бабушке, что она, дескать, тоже травница, и что целительством она немного занимается. Порасспрашивала её Милада о всяких лечебных травах да о целительных делах, и удивилась она сильно великим Милоликиным в сём деле познаниям.    А та ей ещё не всё рассказала о том, что знала, а самую лишь малую малость.

  Стали они вдвоём недужных всяких время от времени у себя принимать, и вскоре слава о способностях молодой ведьмочки распространилася буквально по всем окрестностям.

   В город же, по совету бабушки Милады, Милолика покамест не показывалась, чтобы подзабылся слегка тот казус с воеводою, стал быть, Недруязом. Сама хозяйка старая на рынок ходила, и всякие новости оттуда она домой приносила.

   Как бы между прочим, интересовалась Милка своим милёночком, Борилевом, стал быть, царевичем: не болен ли он, не женат, и чем вообще он теперь занимается? Бабка же о царевиче-наследнике была мнения весьма презренного. По её словам, вскользь ею брошенным, был Борилев-царевич явным недотёпою и человеком превесьма вздорным. К делам управления царством-государством он особого рвения не проявлял, а зато в гульбищах всяких и забавах слыл явным хватом. И гусляр он, дескать, и певец, и на дуде вдобавок игрец, а ума-то державного уж точно-то не имец.

   Обидно было девушке влюблённой речи неучтивые слышать про своего милёнка, да только что уж ты тут поделаешь. Понимала она и сама прекрасно, что Борилев-красавец не больно-то достойным был парнем, ну да сердцу ведь не прикажешь: ино полюбится ведь и петух яркий пуще сокола задорного али орла ярого…

   Так они там и жили.

   Не сказать, чтоб особо тужили…

   И вот как-то раз — а уж весна-то красна в их края пришла — возверталася бабка Милада с городу до их хатки сама прямо не своя от переживания. «Ах! — всплеснула она руками, — Вот беда так беда-то! Сама царица Пленислава, бают, с ума намедни сошла! Да такая буйная она, право слово, стала, так всех во дворце царском она перепугала, что теперича её цепями, говорят, крепко сковали и держат в особой башне. Да-да! — добавила она в азарте, — цепями, а то она на людей будто зверь кидается, визжит, плюётся, ругается, да вдобавок ещё кусается!..»

   Удивилась про себя Милолика. Подумала она, а с чего бы это царице досель рассудительной вот так с бухты вроде барахты с ума-то сходить?

Не иначе как тут колдовство произошло чёрное, пришла она вскоре к заключению твёрдому. Ага, оно самое — а иначе-то никак!

   Прошла неделя. За ней другая.

   Царицу Плениславу от бешенства её ярого лучшие лекари лечили да исцеляли, да только сели они в сём деле загадочном в лужу, ибо бедной женщине от их лечения делалось только хуже и хуже.

   Царь Болеяр от горя-печали впал было спервоначалу в глубокое отчаяние, а потом, наоборот, пришёл он в великую ярость и приказал тех лекарей незадачливых со своего двора ко всем чертям гнать. И теперь к Плениславе пускали кого попало, даже откровенных знахарей-шарлатанов, поскольку царь горы золотые всем пообещал, ежели удастся кому-либо избавить его супругу несчастную от злых и безумных чар.

   «Надо и мне сходить на царицу ту глянуть, — подумала Милолика спустя ещё два дня, — Авось, да удастся при помощи моей науки вернуть бедняге её потерянный ум. А что — это дельная дума — я ж ведь чай в лечебном-то деле не дура!»

   Бабушка Милада пыталась было от сего опасного предприятия её отговорить как-то, но Милолика на своём стояла твёрдо: пойду, дескать, во дворец царский, и всё!