Царица поверженная

– Красное вино, которому от шести до девяти лет, – ответил Олимпий. – Оно оказывает самое сильное воздействие на свежие раны.

Антоний рассмеялся:

– У ран дорогие вкусы! Закажи достаточно, чтобы мы и сами угостились. Конечно, после операции.

– А я рекомендую тебе выпить перед ней, – промолвил Олимпий. – Вино поможет немного притупить боль. Сильную боль.

Последние слова он произнес с нажимом, но на Антония это впечатления не произвело.

– Как не последовать мудрому совету мудрого врача? – отозвался он, и на сей раз Олимпий не мог не улыбнуться.

– Еще мне потребуется мирт, – сказал врач, повернувшись ко мне. – Если раздобудешь его до вечера, я смогу к завтрашнему утру все приготовить.

– Ты немного просишь! – усмехнулась я. – Мирт на закате!

Но я найду его.

На следующий день Олимпий и Антоний скрылись под полевым тентом, который впускал дневной свет, но прикрывал от слепящих лучей. Их не было очень долго, и я поймала себя на том, что хожу туда-сюда и даже разговариваю с вороном. Птица то каркала, то восклицала:

– Пр-р-ривет! П-р-рощай! К-р-расота!

Когда Олимпий наконец вернулся, он выглядел опустошенным, как висевшая у него на плече врачебная сумка.

– Я сделал все, что мог, – сказал он. – Но рана скверная: пришлось убрать так много плоти, что у него там останется впадина… если он вообще поправится.

– Поэтому так долго?

Мне казалось, что дети рождались быстрее.

– А сколько прошло времени? – Олимпий опустился на скамью. – Я потерял счет. Но с вином и миртом шансы на успех хорошие. И дренажная трубка – я очень ею горжусь. Такие трубки описал еще Гиппократ, но сейчас их никто не использует. Это будет интересно.

– Ага, значит, ты пил вино?

– Я – нет. А Антоний – да. Он пил вино, беседовал и задавал мне весьма странные вопросы.

– Например?

– Он хотел узнать, что мы делали в детстве, когда я впервые встретил тебя, и все такое. Какой ты была.

– Я надеюсь, ты не рассказал ему! – воскликнула я, хотя подобный интерес тронул меня.

– Ну, только то, что никак не уронит тебя в его глазах, – ответил Олимпий. – Но кое о чем из наших приключений поведал. Например, как мы забрались к бальзамировщику и ты легла на стол, прикинувшись мумией. А еще как мы спрятались в болоте и перевернули маленькую лодчонку, притворившись крокодилами.

– Да уж, – вздохнула я, – «умные» детишки. Чудо, что мы не нарвались на настоящих крокодилов.

Он рассмеялся.

– Счастливые времена.

Да, но для меня те времена были опасными. Причем опасность исходила не от крокодилов, а со стороны дворца, где мои сестры захватили корону. Однако таково уж детство: в те дни мне ничего не стоило выбросить из головы все серьезные угрозы и отправиться на болота искать приключений, запомнившихся на всю жизнь.

– Да, удивительно, что Антоний об этом спрашивал, – заметил Олимпий.

Однако он был польщен, я чувствовала. Антоний начал завоевывать его. Олимпий – крепкий орешек, и на его покорение уйдет немало времени, но теперь мой старый друг уже больше не будет считать моего мужа демоном.

Всю ночь Антоний махал забинтованной рукой – огромной, как медвежья лапа. Из повязок торчала тонюсенькая жестяная трубочка, отводившая жидкость. Руку с повязкой и железкой следовало каждый час окунать в ведро с фалернским восьмилетней выдержки.

– Болит? – решилась я спросить.

– С ума сойти, как больно! – весело ответил Антоний.

– Если поможет, оно того стоит, – сказала я.

– Легко говорить – тебе-то не пришлось терпеть, пока он кромсал твою руку.

Через несколько дней, после многочисленных осмотров и смены повязок, стало ясно, что лечение приносит плоды. Олимпий казался окрыленным: покраснение уменьшилось, опухлость спала, края раны были чистыми. Мой эскулап продолжал щедро орошать больное место вином, посыпать молотым миртом, а его стежки выглядели аккуратными, как сирийская вышивка. О чем я ему и сказала.

– В следующий раз я обязательно воспользуюсь золотой нитью, – отозвался он, – и сделаю декоративный шов.

Принимать решение следовало быстро: открылась навигация, и пора было отправлять донесение в Рим. Но какое донесение? Антоний долго ломал голову и в итоге сообщил мне, что потери в Парфии преуменьшит, но о победе объявлять не станет.

– Ложь постыдна, а в том, чтобы умолчать о некоторых подробностях, ничего особенного нет.

– Это введение в заблуждение, – заметила я.

– Просто умолчание. А в умолчании нет бесчестья, – упорствовал Антоний. Да, чтобы избежать призрака бесчестья, он готов на все! – Так же, как нет бесчестья в том, чтобы не замыкаться на прошлом и заглянуть в будущее. Я сделаю упор на предстоящий поход в Армению.

По крайней мере, так мы получим время, чтобы восполнить потери.

– При отсутствии Октавиана в Риме это хорошо нам послужит, – сказала я.

– Если он еще не уехал, то скоро уедет.

Поступили известия, что Октавиан нашел новую цель для своих легионов – он сосредоточил их на границе Иллирии.

– А что, он и правда собрался лично возглавить армию? – спросила я.