Царская дочь

Твоя слабость может обернуться твоей силой, Зиссель, и вот что я хочу этим сказать: свою силу я нашел в том, что любил мечтать. Тайком трудился я над камнем, в котором увидел цаплю с рыбой в клюве. Закончив, я показал свою работу самому незлому приставнику. Тот доложил о ней кому-то еще, и наконец мне дозволили высекать из камня фигуры животных.

Вот так и вышло, что на одном конце города мой брат-силач Матфей растрачивал всю свою силу, а на другом – я берег свою.

Каменотес закашлялся. Зиссель вскочила, налила воды и поднесла плошку к его губам. Он отпил глоточек и, все еще кашляя, отвел ее руку. Продышавшись, он снова знаком велел ей сесть и продолжил свой рассказ.

– Однажды мне разрешили наведаться в чудесные царские сады – посмотреть на редких зверей. Там вопили павлины. На все лады орали обезьяны. Рычали львы. Я смотрел, смотрел и силился как можно точнее запомнить, как они выглядят, чтобы потом повторить их в камне. Мне дали три дня. В последний день шел я обратно в мастерскую и восхищенно перебирал в уме все, что видел. Тут мне встретились двое солдат. Они волокли изувеченного человека. Тот стонал. Только когда они прошли мимо, я узнал его. Матфей, мой брат! Я побежал за ними. Они остановились на площади и привязали брата к деревянному столбу. Его спина была вся в крови, истерзана так, что проглядывали ребра.

– Это мой брат! За что его наказывают? – со слезами на глазах возопил я. – В чем его вина?

– Он украл кусок мяса и ударил своего начальника, – был мне ответ. – Ему полагается еще пятнадцать ударов кнутом.

Брат мой был скорее мертв, чем жив.

– Еще пятнадцать ударов он не переживет! – воскликнул я и стал молить их о пощаде.

– Хочешь занять его место? – со смехом предложили солдаты.

Я закрыл его своим телом и оголил спину. Я плакал, дрожал от страха и думал об отце с матерью.

– Матфей, я с тобой, – прошептал я, но он лишь без чувств болтался на веревках, которыми стянули его запястья. До сих пор я не знаю, услышал ли он меня.

Они хлестали и отсчитывали удары – всего девять, не пятнадцать. И не таких сильных, как те, что достались Матфею. Должно быть, им стало жаль меня – рыдающего, напуганного заморыша, что вопреки всему пытался помочь брату.

Зиссель внимательно посмотрела на Каменотеса. Тот прочел вопрос на ее лице.

– Матфей умер.

Каменотес на миг опустил веки. Потом открыл глаза и встретил взгляд Зиссель.

– Твоя слабость должна стать твоей силой, Зиссель. Я витал в облаках, зато выучился создавать красивые вещи и приобрел ценность для приставника. А мои страх и слезы смягчили сердца солдат, и я выжил.

Какое-то время Зиссель сидела без движения, а потом вытащила из кармана короткую руку и посмотрела на нее, словно впервые.

Потом ткнула пальцем в Каменотеса, вопросительно вздернула подбородок и спросила:

Какое имя тебе дали родители?

Он не сразу понял, о чем она.

– А! – улыбнулся он. – Биньямин.

Зиссель тоже улыбнулась и кивнула. Она склонилась к старику и поцеловала его в липкий от пота лоб. Потом помогла ему лечь и укрыла одеялом.

Прощание с Каменотесом

Как часто бывает с теми, чьи дни сочтены, к Каменотесу внезапно вернулись силы. Он снова стал понемногу пить молоко и, поддерживаемый Иавином и Зиссель, мог даже дойти до заводи и искупаться – это он всегда любил. Все облегченно вздохнули, но старики, на своем веку не раз повидавшие смерть, угадывали ее приметы.

Тем временем Лидия носила младенца уже пятый месяц. Теперь, когда Каменотес, казалось, пошел на поправку, она снова стала брать Зиссель с собой на работу. Вместе с соседскими женщинами они спускались к реке и переправлялись на Высокий берег – помогать на сборе винограда. В конце дня, омывшись в заводи выше по течению и передохнув в тени, они возвращались в селение. Там Лидия частенько беседовала с женой плетельщика, которая слегка приободрилась с тех пор, как у мужа наконец появился подмастерье, а Берл благодаря своей силище вернул себе толику достоинства.

В сердце жены плетельщика затеплилась новая, страстная надежда, и она поделилась ей с мужем. Надежда эта касалась Зиссель, так что теперь соседка повсюду поджидала Лидию, чтобы лишний раз оплести ее льстивыми речами и между делом понаблюдать за девочкой.

Да, девчонка уродилась с птичьей лапкой, но работе это не мешает и детей иметь не препятствует. С лица пригожа, глаза красивые, волосы длинные, густые. Опять-таки – дочь царя Соломона, пусть и незаконная. Говорить не умеет, это правда, но Берл, как вернулся из Сиона, и сам едва раскрывает рот, так что и бессловесность их браку не помеха.

Зиссель сможет нарожать Берлу детей и пусть еще спасибо скажет: кто другой захочет иметь с такой потомство?

У них с плетельщиком появятся внуки. Дети Берла утешат их в старости, помогут снести потерю старших сыновей. Воистину, такова воля богов! Да и как иначе – ведь это было бы только справедливо. Никто и слова поперек не скажет. Нет, и представить невозможно, чтобы кто-то воспротивился этому браку.