Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Мне, слава богу, великая княгиня Екатерина Павловна, поощряя перевод «Илиады», пенсион ежегодный положила.

Батюшков картинно закатил глаза, но ничего не сказал.

Пенсион ее высочества – тысяча рублей годовых. Приличная квартира стоит много дороже. А Николай Иванович на сию тысячу и жилье снимал, и жил, отсылая жалованье сестре в Полтавскую губернию. Их имение – сельцо Бригадировка Богодуховского уезда – самое жалкое. Барский дом – хата под соломенной крышей, а всего состояния – пяток нищих крестьянских семейств.

– Почитай гекзаметры! – Батюшков обнял Гнедича. – Костров кончил шесть песен, а Николай Иванович переложил шестистопным ямбом с парной рифмой еще пять. И – бросил. Гекзаметров ради!

Гнедич покачал головой.

– Ну, что вы все! Гекзаметры, гекзаметры! Скажешь – гекзаметр, тотчас и услышишь: «Телемахида», Тредиаковский.

– Ты – прочитай!

– Прочитаю, – поднялся, ушел в себя. И стал иным.

Голова запрокинулась, живой глаз закрылся. Голос, едва зашелестевший, крепнул, наполнялся соками, светом, жаром:

Есть перед градом троянским великий курган и высокий,
В поле особенный, круглый равно и отсель и оттоле.
Смертные, с древних времен, нарицают его Ватиеей,
Но бессмертные боги – могилою быстрой Мирины.
Там и троян и союзников их разделилися рати.

Словно попав в могучий поток самой Леты, Гнедич пел строку за строкой, и все слова его гекзаметров были зримыми:

Храбрый троян Приамид, шлемоблещущий Гектор великий
Всех предводил; превосходные множеством, мужеством духа,
С ним ополчилися мужи, копейщики, бурные в битве.

Василий Андреевич «видел» и холм Ватию, где похоронена амазонка Мирина, и Гектора, слепящего золотом шлема, копейщиков, в коротком платье, с круглыми щитами, в поножах.

Вслед их дарданцам предшествовал сын знаменитый Анхизов,
Мощный Эней; от Анхиза его родила Афродита,
В рощах на холмах Идейских, богиня, почившая с смертным.
Он предводил не один, но при нем Акамас и Архелох;
Оба сыны Антенора, искусные в битвах различных.

Голос Гнедича рокотал торжественно, будто громы ходили по небесам, будто молнии проскакивали между тучами и землей. Страшное напряжение лица, тела, сердца – передавалось. Пахло озоном.

В Зелии живших мужей, при подошве холмистыя Иды,
Граждан богатых, пиющих Эзеповы черные воды,
Племя троянское лучник отличнейшей вел Ликаонид,
Пандар, которого Феб одарил сокрушительным луком.

Гнедич замолчал, отер лоб ослепительно белым платком, сел к столу, осушил бокал вина.

– Вот она, разгадка наитайнейшей тайны поэзии! – Жуковский откинул голову на высокую спинку стула, закрыл глаза. – «В Зелии живших мужей, при подошве холмистыя Иды»… Суть поэзии в точности. Горы Иды, поросшие лесом, Троя у подножия, рядом город Зелия – владение Пандара, сына ликийского царя Ликаона. Все с биографиями, с судьбой. Афродита, возлегшая с царственным пастухом Анхизом по велению богов. Антенор – отец одиннадцати сыновей.

– Жуковский, вы знаете «Илиаду» не менее моего! – изумился Гнедич.

– Когда-то в пансионате было много споров – мужичий поэт Гомер или все же аристократ высокого духа.

– Гомер – океан. Корабль аристократа можно украсить причудливой резьбою, поставить для скорости лишнюю мачту, но при всем великолепии судно останется – скорлупкой в сей необъятности.

– Гнедич, ветчинки откушай! – Батюшков наполнил бокалы. – Таких расстегаев в Петербурге не сыщешь… Ах, Господи! В пух и в прах проигрался. От проклятой «турки» одурел.

– Что за турка? – нахмурился Гнедич.

– Наливают в бокал ликеру, в ликер – желток, и до краев доливается коньяком.

– В Петербург! – грянул Гнедич.

– С чем? Деньги сначала надобно из дому получить.

– Кстати, о деньгах! – сказал Жуковский. Снял с полки свежий номер «Вестника Европы». – Николай Иванович, получите у Попова гонорар за стихи.

– Думаешь, он рад?! – всплеснул руками Батюшков. – Отчитал меня, зачем «Гнедичем» подписали.

– Но стихи превосходные.

– Забыть не может, как его разнес «Московский Меркурий» за «Дон Коррадо де Геррера…»

– «Или Дух мщения и варварства гишпанцев». – Гнедич назвал полно свой несчастный роман. – Мне было восемнадцать, когда писал, и девятнадцать, когда книга вышла в свет. 1803-й год, я как раз закончил университет.