Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Бонапарт – он и есть война! – философствовал Лев Кириллович. – У этого гения за душой ничего святого. Безбожник – хуже Вольтера и якобинцев. Помните, как обошелся с папами? Пия VI заключил в крепость Баланса, а Пия VII держал два года в Савоне в доме префекта, теперь же, говорят, в Фонтебло переместил. При Пие VI было сто восемнадцать духовных княжеств, и сколько осталось? Майнц да благодаря Павлу Петровичу Мальтийский орден. Где они, иезуиты?

Льву Кирилловичу возразили:

– Иезуитов разогнал не Бонапарт, но папа Климент XIV, еще в 1773 году. В Европе и по всему миру. Иезуиты даже в Перу гнездились, в Мексике, на Антильских островах.

– О том и сказать хочу! Матушка Екатерина не соизволила допустить разгона ордена в Российской империи, да в Пруссии Фридрих II устоял. – Гонения на иезуитов и расправа Наполеона с папами ничего общего не имели, но Лев Кириллович любил блеснуть познаниями и нежданностью своих размышлений. – Мы, грешные, со времен Великого Петра кого только ни берем себе в учителя. Беглых солдат, цирюльников, акробатов… Иезуиты же иное дело! Их ученость чистым золотом отливает. Под нашим носом, в Польше, иезуиты с имений выручали дохода – три миллиона русских рублей, в Испании – три миллиона франков, в землях австрийской короны – пятнадцать миллионов гульденов, в Баварии – три миллиона флоринов, а всего по миру, как посчитал один ученый муж, доходы сих мудрейших исчислялись миллиардом золотых марок! Я двумя руками за таких учителей.

Петр Алексеевич Плавильщиков, великий Эдип, лучший Скотинин и лучший Правдин, сказал, тараща детские глаза свои:

– И не только вы, Лев Кириллович, обеими руками-то! Католичество успели принять Голицыны, Головины, Протасовы. А какие дамы! Ростопчина, Куракина, Свечина!.. Ваш брат, Алексей Кириллович, получивши пост министра, способствует возведению Полоцкой иезуитской коллегии в степень Академии.

– Иезуитский учебный округ обнимает уже всю Россию, друг мой!

– Учиться можно у кого угодно! – согласился Василий Львович Пушкин и поднял бокал. – У Гомера, у Цицерона, у Вергилия, у Платона с Аристотелем учились и учимся, но, однако, же не Зевсу поклоняемся – Иисусу Христу.

– Афродите ты поклоняешься! – сказал Лев Кириллович под общий хохот.

– Не отпираюсь, господа! Венера и Бахус мне близки. – Пушкин полюбовался рубиновым огнем отменного вина. – Повторюсь! Учиться можно у кого угодно, однако ж себя не забывая. Моего племянника Александра Пушкина собираются поместить как раз в пансионат к иезуитам. Русской крови, что ли, убудет в Сашке от латинских наук? Верую: никакая наука русского ума не переделает! Хотел я было сказать тост за учителей, а пожалуй – хватим чашу за русский ум!

Хватили.

– Стихи, Василий Львович! Читай стихи! – потребовал Лев Кириллович.

Поэт замахал руками, требуя тишины.

– Есть, есть новехонькое!

Муж умирающий так говорил жене:
«Скажи чистосердечно мне.
Вот с лишком десять лет, как я живу с тобою.
Была ль ты мне верна? Я от тебя не скрою:
Казалось мне, сосед Фома
Любил тебя, дружочек, без ума.
Скажи всю истину; чего тебе бояться?
Я через час умру, впросак не попадешь!»
«Нет, муженек, не смею я признаться:
Ну, как обманешь – не умрешь!»

Посмеялись.

– Державин в нынешнем году «Аристипповой баней» разразился, – вспомнил Лев Кириллович. —

Жизнь мудрого – жизнь наслажденья
Всем тем, природа что дает.
Не спать в свой век и с попеченья
Не чахнуть, коль богатства нет!

«Не спать в свой век» – чуете? Пронзил старик! Многих пронзил! – И вдруг обратился к племянникам: – А молодежь читает нынче стихи? В памяти что-нибудь остается у вашего брата-студента?

– Остается, – сказал Лев.

Пускай иной, потея годы,
С надсадой трубит страшны оды
Ручьям, озерам и морям!
Не море – лужу воспеваю:
Грязь в жемчуг я преобращаю,
Ударив лиры по струнам.

– Трунят, трунят над стариками! – сдвинул брови хозяин пиршества, но в голосе звучало одобрение.

– Лев Кириллович, а лицей, затеянный вашим братом, что это будет? – спросил Пушкин. – Разве мало университетов?

– Мария Федоровна, императрица-мать, озабочена продолжением образования великих князей. Думали о европейском университете, но в Европе Бонапарт.

Молчаливый князь Гундарев, толстяк, но лучший в Москве наездник, сказал со вздохами:

– Мария Федоровна две последние зимы держала их высочества Николая Павловича да Михаила Павловича при себе, в Гатчине. Причем удалив всех товарищей. Пытается отвадить великих князей от пристрастия к вахтпараду.