Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Граф Кирилла Григорьевич платил слугам ежемесячно более двух тысяч рублей ассигнациями! – Хранитель батуринского поместья взял из рук Льва хартию графа и… поцеловал. – Ежедневно для стола господина и для его прислуги забивали одного быка, десять баранов, сто кур… Графиня Софья Осиповна, ведшая хозяйство своего дядюшки, составила аж два реестра о лишних служителях. И знаете, что сказал ей граф: «Я совершенно согласен с тобой. Все эти люди мне не нужны. Но прежде чем их отставить от дел, от службы, спроси: не имеют ли они надобности во мне? Если они откажутся от меня, тогда и я смело откажусь от них». Остановите любого человека в нашем краю: крестьянина, казака, чиновника, помещика. За сто, за двести верст в округе, и задайте всем один вопрос: кем был граф Кирилла Григорьевич для всех и каждого? Ответят единым дыханием: ангелом-заступником.

Управляющий пришел пригласить братьев отобедать в кругу его семейства.

Супруга из казачек, сын – вылитый немец, белые реснички, глаза – синие пуговицы, две дочери – вылитые хохлушки. На щеках ямочки, глаза газельи. Бровки темные, коромыслицами, карие глазки глядели кротко, ласково и не без лукавства.

Подали на закуску сало и плотно свернутую, жирную, дразнящую аппетитным запахом колбасу. К закускам горилки. На смену – рубиново-рдяный борщ, гусь с гречневой кашей, пампушки. Для питья компот из чернослива, свекольный квас, квас с анисом.

– Мне попался среди книг графа рукописный трактат о запорожских колдунах, – тяготясь дружным молчанием, Лев завел светскую беседу. – Неужто люди, ходившие искать славы и, разумеется, жалованья во Францию, в Голландию, даже в Персию, в Египет, верили в заговоры от пули, от сабли?

– Про запорожцев мало чего знаем, – сказала хозяйка. – А что до колдуний, всякая казачка чего-нибудь да умеет. Потому и живем друг к другу со всем уважением. Сделаешь кому плохо, сам не обрадуешься.

На том пустые разговоры кончились, и слышалось только одно: «Отведайте! Откушайте! Сей кусочек сам в рот просится! Наливочка-то какова! По второй! По второй!»

После обеда Лев пошел в парк голову проветрить, Василий же завалился спать: время скорей бежит.

Параська ждала его, сидя на ветле, купая белые ножки.

Подкрался бесшумно, шепнул в самое ухо:

– Скажи имя свое!

Даже не вздрогнула, головы не повернула.

– Я вчера знала, как ты ко мне подойдешь нынче, что спросишь.

– Но ведь ты не Параська.

– Зачем тебе имя, когда я сама перед тобою.

– Без имени любить, как на звезды смотреть.

– Пошли в лодку! – сказала она. И уже когда плыли, обдала печалью черных глаз свои огромных. – Имя в сердце камешком ляжет. Ты такой молодой.

– Я – Василий! Василий! Василий! – Он греб остервенело, и бросил весла. – А ты?

Она села на его скамью, принялась расстегивать кунтуш.

– Кинь-ка его на дно лодчонки – вот и ложе нам.

– Еще не темно.

– От неба не спрячешься, а до людей мне дела нет.

– Как же зовут-то тебя?!

Она засмеялась, счастливая, зовущая.

– Любовь имя мое! Любовь!

В борта лодки били волны. Покачивало. Они лежали голова к голове, смотрели на серпик месяца.

– У нас еще так много времени.

– Все лето наше, – сказал он, – а как быть потом?..

Она прикрыла ему губы ладонью:

– Что лето?! Что года?! Полнолунье наше! А вот ущерб – не по нам.

– Ты все загадками говоришь. Слышал я, каждая казачка знает какое-нибудь колдовство. – Он приподнялся, посмотрел в ее лицо. – А что умеешь ты?

– Вот это.

Он не понял. Она смеялась, тихонько, но изнемогая.

– Ты чего?

Крутил головой, ощупывал себя и – обмер: лодка не двигалась. Быстрый Сейм обтекал лодку, будто остров.

– Не пугайся! – сказала она. – Я добрая.

Рывком снял с себя крест, протянул ей. Она улыбнулась, приняла, надела крест.

– Чаровница! – сказал он ей. – С крестом, а все равно чаровница.

Часть четвёртая Островная республика

Откровения Луны

Дней Василий не замечал, его жизнью стали ночи. Лев поглядывал на брата с тревогою, но до увещеваний не опускался. Впрочем, время они проводили с пользою.

Осмотрели дом генерального судьи Василия Кочубея, верного сторонника царя и Москвы, оклеветанного Мазепой. Когда-то такой дом казался казакам вельми большим, богатым, а ведь даже перед флигелями дома Разумовского, как холоп перед паном.

Съездили и на хутор Поросючку, поглядеть развалины загородной дачи Мазепы.

Осторожен был хитроумный гетман. Дом его стоял посреди искусственного озера, на острове. Кругом лес. Развалины тоже лесом поросли.

– Слово долголетнее камня! – сказал брату Лев, указывая на каменную розу среди синих барвинков. – Кто такой Мазепа, знаем: измены забывать опасно. Но вот оно, его достояние, купленное народной кровью.

– Лучше бы дворец остался, а имя исчезло! – сказал Василий. – Мазепа. Знаешь, мне это имя, как голова коня князя Олега. Со змеей.

Съездили братья на другой, на заливной берег Сейма, в Крутицко-Батуринский монастырь. Тут было на что посмотреть. Обитель обнесена бревенчатой стеною, в стене деревянные боевые башни. Над вратами красовались монашеские покои, построенные в виде хаты зажиточного казака, с чердаками, с высокими крышами.