Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Вот и батюшка – благодетель – сравнил его, Васю, и всех добрых братцев и сестриц – с пылью. Для Разумовских книга судеб вострублена ангелами, а Перовские, кровь и плоть Алексея Кирилловича, – пыль.

Слиться бы с корой дерева, одубеть, омертветь, но коли Бог душу дал – живи, терпи.

Воспитатель изумительно белолиц, брови писаны нежнейшей кистью. Глаза темные, но в них огня не меньше, чем в бриллианте. Хранитель великих тайн, Алексей Кириллович в каждом жесте – вельможа.

А этот – граф с первого своего крика – точнейшее повторение отца, да копия не знает вдохновенья. Белизна графа Петра мертвенная, глаза такие же карие, но смотреть в них нехорошо. Даже высокий рост – в укоризну. Нет стати, нет полета. Этакая водоросль, выброшенная на берег. Но ведь – Разумовский! Петру Алексеевичу, должно быть, лет тридцать – тридцать пять. Его мать Варвара Петровна Шереметева – графиня, наследница богатств и Шереметевых, и бабушки своей княгини Черкасской. Только что из того – графиня, княгиня, а родила такую вот глисту.

Графы наконец удалились, и отрок, обдирая колени о жесткую кору, сполз на землю.

Кинулся бежать, не ведая куда! И – Судость. Река сияла, лилась, дразнила берега: берегам стоять на месте. Вася потрогал воду босою ногой. Холодновата. Но это с первого раза. Решительно подвернул штаны, вошел в воду до колен. Ничего, терпимо. Выскочил на берег и тотчас зашел в третий раз – парное молоко!

– Эй, барчонок! – тезка из дворовых. – Айда за девками подглядывать!

– Зачем?! – испугался Вася.

– Затем, что бабы. Они за ивы пошли, там место тихое и вода теплее. Ты небось и под мостки не заныривал?

– Зачем?!

– Бабы с мостков белье полощут, а в мостках щели – видать, чего под юбками-то у них! – Тезка ухмыльнулся. Убежал.

Нехорошо вскрутнулось в животе. Вася быстро скинул порты, рубашку, нырнул. Ему уже десятое лето, а плавать он умел с четырех годочков. Воспитатель приказал научить, еще в Москве, в Горенках. Сам смотрел, как воспитанник воду под себя гребет по-щенячьи. В ладоши похлопал. Единственная лично выказанная милость.

Вася подплыл к корягам. Здесь было мелко, но он все-таки нырнул с открытыми глазами, высмотрел нору под корнем, отдышался и теперь, уже не погружаясь с головой, полез рукою в нору. Рак цапнул за палец. Вася вытащил добычу, положил на ладонь.

– Попался? – Рак двигал клешнями, ногами, усами: все бы ему в норе сидеть. Вася рассердился: – Больно ты мне нужен!

Бросил на глубину.

Выйдя из реки, попрыгал, освобождая ухо от воды. Оделся. Но сам-то все это время думал о ветлах. Было жарко, стыдно и хотелось заплакать. И тогда он опять побежал. От себя, от стыдного искушения, как от собак.

Заскочил в церковную ограду – затаиться где-нибудь в тенечке. Но его позвали:

– Ваше сиятельство!

На скамье, на самом солнцепеке сидел садовник Диафант. Имя Диафанту дал батюшка графа-воспитателя, великий Кирилл Григорьевич. Диафант брянских корней, но не из местных. Кирилл Григорьевич купил его в Голяжьем у помещиков Алымовых, изумился способности отрока складывать и вычитать в уме любые цифры. Будучи Президентом Академии наук, граф отправил Диафанта в Германию учиться математике, но через год передумал и приставил своего раба к иному мастерству – парки строить.

– Ваше сиятельство, посиди со стариком. – Диафант поклонился босоногому обитателю флигелька на задворках графских палат.

Вася сел, про сиятельство смолчал – старика не переспоришь.

– Сколько бы ни был духом унижен, научись гнать зависть из сердца. – Уж такой он, Диафант, мысли, как книгу, читает. – Зависть радости не терпит. Слава богу – не раб, о куске хлеба заботы нет. А в года будешь входить – граф того не допустит, чтоб семя его пало в мертвую землю. Найдется доброе дело и тебе, и братьям твоим, сестер за хороших мужей выдадут. Покуда же терпи – казак.

– А ведь мы истинно казачьего рода?! – благодарно вспыхнул Вася.

– Из реестровых. Из самых пригодных к службе. – Диафант начертил палочкою солнце. – Никому не светило так ласково, как Розумам. Бывают люди великого ума, великих доблестей воинских, царями родятся, но такие счастливцы, как Розумы, – у Бога на счет. Светлейший князь Меншиков в рубашке родился, но кончил плохо. Орловы да Потемкин? – баловни постыдной страсти. Счастье Алексея Григорьевича никакою подлостью не затмевалось – в законном браке состоял с императрицей Елизавет Петровной. В наитайнейшем, но устроенном ради страха Божьего и любви… Господь всему потомству Розума даровал гений счастья. Терпи, казак! Твой час придет. А уж любить тебя будут бабы-то себя не помня.

– Как Нюшка своего Прошку?

Дворовая девка Нюшка топиться в Судость бегала от любви, три раза кидалась, и все мелко. Диафант смеялся до слез:

– Уморил старика!

Отер белоснежным платком глаза, лоб, достал табакерку с вензелями Кирилла Григорьевича, заправил ноздри.

Оба затаились. Ждали.

Оглушительный чих смел с куста стайку воробьев. Вася глядел на Диафанта с восторгом.

– Изрядно! – согласился Диафант. – Воистину Розумы у Бога, как Адам и Ева до грехопадения.

У Васи сердце перестало биться: