– Диафант, голубчик, расскажи о счастье рода Розумов.
Диафант глянул на отрока – как тетива, все жилочки натянуты. С такой открытою душой – пощады в свете не будет.
– В парк пошли, под сень дерев, – согласился Диафант. – В тот храм, где щастие живет, тебя достоинство ведет.
Дума о счастье
– Гей! Що то за голова, що то за розум! – кричал в шинке пьяный казак, хозяин хутора Лемешки. Из реестровых. Реестр – казацкое счастье. Из миллиона тысяч сорок-шестьдесят брали в службу.
Сей присказке, отдающей огненной горилкой, обязан род казака Григория прозвищем – Розумы.
Казацкий дом для дюжих казачьих плеч тяжеловат, на белых ручках держится, белые шеи казачек не ломит, не гнет. Да и велик ли спрос с казака? Всякий из них названый брат гуляй-ветру. Потому-то, знать, в хате Розума на сволоке потолка, на матице – выжжена была такая памятка: «Благословением Бога Отца, поспешанием Сына, содействием Святого Духа создася дом сей рабы Божией Натальи Розумихи. Року 1711 майя 5 дня».
Отец Демёшка, муж Гришка, сама – Наталья Демьяновна.
Шестерых деток родила. Трех сыновей – Данилу, Алексея, Кириллу, и трех дочерей – Агафью, Анну, Веру.
Летела птичка по небу, уронила каплю – Алешке на макушку. Господь пометил.
Пастуший рожок – солнцу дружок. Заиграет Алеша в немудреную дуду – тотчас солнце очнется от ночной дремы, и вот оно – румяное, светлоокое. Весь румянец, весь свет – Алеше.
Волы, коровы, овечки с козами траву щиплют, а пастушок стоит, поглядывает окрест – вот и вытянулся, как тополек. Так бы и прошла жизнь в изумрудных поймах, на просторе, но Алеша не токмо солнце выводил по небесам погулять, не токмо с тополями станом соперничал, он еще и жаворонкам не давал покоя. Те петь, и он петь! Те, натужась, – выше да выше, а его верхам – у соловья занимать не надо. Настигнет жаворонка, обдаст серебро золотом и в такие кинется выси – до самого Вырия – рая птичьего – достанет.
Дьячок из Чемер души не чаял в Алеше. Сам приходил за ним – звать на праздники. Алешин голос был лучшим украшением храма.
Где пение, там и чтение. Потянуло Алешу к мудрости книжной. Дьячок буквы показал, научил в слова складывать. Да, знать, Святое Писание лемешкинского черта под ребро поддело. Алеша-то вместо рожка стал книжку брать в луга. И что же там вышло? То ли за недоглядом потравил хлеб, то ли не увидал волка, стащившего ягню, но вернее всего, для матерого Розума генеральный писарь был за сатану, а ученое бурсацкое племя – хуже бесов. Высек батька умника-сына, отучая от пристрастия глаза книжками портить. И еще раз высек. В третий раз застал за чтением – с топором погнался. Обежали хату, а ярость на башке Розума пламенем. Кинулся Алеша под ворота. Слава богу, не застрял. Метнул отец топор, да с такою силой – лезвие по обух ушло в доску. Не вернулся Алексей домой, у дьячка в Чемерах жил.
Вроде бы какое же тут счастье? – изгнанник. Но у судьбы свои резоны.
Счастье человеческое не сеяно, не сажено, а расцветет – всем видно.
Двадцать лет с годом было Алеше Розуму. Стоял январь на дворе.
Зимой всех дел – пряжу пряди да топи печь теплей. На печи дрема сладкая.
Пустила Розумиха веретено, а оно петь, а кошка мур да мур, и приснилось Наталье Демьяновне в тонком сне преудивительное.
На сволоке, ближе к образам, солнце явилось, а на другом конце, у двери – месяц. Глянула на потолок – Боже Правый – россыпь звездная. Все небо – в гости! Пробудилась Наталья Демьяновна – радости, как в невестах.
Ходит по хате, а сама воздух рукою пробует – счастье в хату пришло. В лицо дышит.
Насмешила сном соседушек. Но то было знамение роду Розумов.
На третий день, как сон-то приснился, – Наталья Демьяновна еще не перестала улыбаться, поглядывая на потолок хаты, – через Чемеры проезжал полковник Федор Степанович Вишневский. Возвращался из Венгрии, где покупал вина для погребов императрицы Анны Иоанновны.
На обедне услышал полковник пение молодого Розума, пожелал видеть. А увидевши писаного красавца, смекнул: казаку место в царском дворце.
В тот же день умчал Алешу в Петербург. Счастье, сидя с курями на куче навозной, не высидишь.
Великое счастье без великих слез не про нас. Старый Розум смертушку свою в горилке нашел. Знающими людьми сказано: набежит беда – с ног собьет. Не успела могилка старого казака травой опушиться – вторую копай. Умер Данила Григорьевич, а у Данилы жена, дочь малолеточка… Перешло старшинство в семье к Кирилле, а ему десятый год.
Сиротствовали Розумы, не жалуясь на судьбу. Берегли голь да голод от постороннего погляда. И невмоготу стало. Перехлестнула Наталья Демьяновна казачью гордость двумя нищенскими сумами, пошла побираться в Козелец. Но перед тем как дверь за собой затворить, пала перед иконами с обещанием: ежели добрые люди помогут малой лептой – не проест денежки, молебен закажет в козелецкой церкви.