– Сия вещь, Елизавета Петровна, не требует закоснения, но благополучнейшего действия намерением, – сказанул Розум. – А ежели продолжится до самого злополучного времени, то чувствует дух мой великое смятение не только в России, но и во многих государствах по той претензии, отчего сынове российскии могут прийти в крайнее разорение и в потеряние Отечества своего.
– Подлинно так! – воскликнула Елизавета.
И опять ночью, опять в ноябре – самый ведь темный месяц на земле нашей – с 24-го на 25-е 1741 года цесаревна, дочь Великого Петра, объехала гвардейские казармы, призывая вернуть Россию русским.
На долю Алексея Григорьевича в ту ночь служба была возложена наитайнейшая: охранял императора Ивана Антоновича и правительницу Анну Леопольдовну с ее сестрой.
Послужить посягающему на царский престол – дерзость сумасшедшая. Но – виктория! Виктория, и в награду дерзкому – сапоги с золотыми шпорами. Оседланная, послушная узде судьба. Рог изобилия опрокинулся на голову Алешки-счастливца. Был Розум – стал Разумовский. И вот уж камергер, генерал-поручик. И вот уже держит шлейф императрицы во время коронования. Обер-шенк, обер-егермейстер. И, наконец, рейхс-граф – пожалование императора Германии Карла VII.
Титулы – звук. Трубы. Но чтобы трубить было откуда, даются имения. В Можайском уезде Алексей Григорьевич получил села Карачарово, Болычево. Под Звенигородом – Знаменское. В Малороссии из вотчин Миниха земли по реке Вербе, хутора в Адамовке, мельницу на реке Остре. Из имений Меншикова местечки Ропак, Баклан. А чтоб было где жить – палаты Растрелли в Петербурге, бывший дом цесаревны. Много еще чего получил Алексей Григорьевич, но самым заветным имением было для него Перово. Пушкины не пели с придворными дьячками, пел граф Разумовский, но он к тому же был законным супругом императрицы.
Осенью 1742 года в Перове, под Москвой, содеяно тайное венчание раба Божьего Алексея и рабы Божией Елизаветы. А пуговицы на платье графа Алексея Григорьевича были из бриллиантов, каждая – состояние.
Не за что счастье дается. Никаким горбом его не выгорбишь. Счастье – это как кому родиться. Один рыжий, другой сажень в плечах, третий на сажень под землей видит, а о горемыках молчу. Но верю – бывает счастье, намоленное всем родом твоим, всем твоим родом выстраданное. Тут уж нельзя оплошать. Цвети, твори, добывай победы. И помни – за все это плачено жизнями.
Самое дорогое в счастье – потребность и возможность быть благодетелем.
Самодурство – родное дитя безмерной власти. Во хмелю Алексей Григорьевич – батюшкина кровь – был неспокоен. Не какой-нибудь дворянишка, граф Петр Иванович Шувалов, ездивший с Елизаветой Петровной по казармам поднимать гвардейцев – великий человек! – не единожды возвращался с охоты в угодьях Разумовского высеченный батожком. То была ровня. А вот добра Алексей Григорьевич не забывал. Дьячка из Чемер, обучившего чтению, давшего кров в несчастной юности, – вызвал в Петербург, подарил дом и должность на выбор. Седоусый хохол пленился пением в театре:
– Алешка! В капельмейстеры ставь!
Алешка подумал и так решил:
– Быть тебе смотрителем сада! Яблони и вишни у тебя отменно росли. Жалованье положу не меньше капельмейстера.
Не забыт был и Федор Степанович Вишневский, привезший Алексея в Петербург. Должно быть, не ахти как позаботился полковник о певце из Чемер. Однако ж генерал-майора получил.
Что же до Натальи Демьяновны, до братьев и сестер, до родственников – тут песнь особая.
Розумиха
– Дитечко! Голубчик! Слезок-то сколько!.. Голубчик, мы же поплывем. – Диафант тихонечко смеялся, отирал белоснежным платком лицо мальчику. – Счастливые твои слезы. Лучше не бывает, когда человек от радости плачет.
– Ведь он… Он как… Прошка-пастух… А вона – фелидмаршал!
Вася одолевал икоту, утирал слезы, смеялся.
– Граф Алексей Григорьевич-то?! Верно, волов за хвосты тягал, как Прошка. Сим примером обретаем в себе стремление к важным размышленьям! – Диафант любил говорить книжно. – Простонародная тщета зрит в счастье высочайших персон не Божий промысел, а сатанинскую прелесть. Се – творящая пагубу душ зависть… У Бога все по-Божески. Его избрание – свято. Не киевский полковник Танский, не пан Подписоцкий, не Божичи, у коих Нежинский полк за пазухой, – Алеша Розум ставил на русское царство русскую царицу. А сколько добра сделал родной Малороссии…
– О прабабушке расскажи! – Вася даже бровки сдвинул.
– Да ведь рассказывал. Многажды!
– Тебе слов жалко?!
Диафант улыбнулся, потрогал вихор на голове отрока.