Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

В те дни перед решительными сражениями Россия боготворила своего государя. Александру не исполнилось еще двадцати восьми лет, но его провозгласили отцом народа.

Николай с бьющимся сердцем читал рескрипт царственного брата санкт-петербургскому главнокомандующему генералу Вязмитинову:

«Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня известия о неоднократном изъявлении привязанности ко мне публики петербургской и вообще всех жителей сего любезного мне города. Не могу довольно изобразить, сколь лестно для меня сие чувство. Изъявите им от имени моего искреннюю и чувствительную мою привязанность. Никогда более не наслаждался я честью быть начальником столь почтенной и отличной нации. Изъявите равномерно всем, что единое мое желание есть заслужить то звание, которое я на себе ношу, и что все мои старания к сему одному предмету обращены».

В Петербурге у матушки Марии Федоровны был свой дворец, и Михаил с Николаем, жившие в Зимнем, снова играли в солдатики. Воевали с Наполеоном и всегда били француза, но всего через две недели после чудесного рескрипта Александра пришло сообщение об Аустерлицком сражении. Фельдмаршал Кутузов из-за разногласий с императором о том, где выгоднее встретить неприятиля, от командования был отстранен, а генерал Вейротер, австрияк, сторонник устаревших понятий о военном искусстве, угодил со всею армией в ловушки Наполеона.

Французов было меньше на тридцать тысяч, но разгром они устроили императору Александру и его генералам сокрушительный. Русские и австрийцы потеряли убитыми двадцать семь тысяч солдат, французы двенадцать.

– Почему мы разбиты? – спросил Николай Ахвердова, глядя генералу в глаза.

– Такова звезда Наполеона. Аустерлиц, ваше высочество, уже история. Бог даст, будет и на нашей улице праздник.

– Надо было слушать Кутузова!

– Кутузов старый лис. Не дал бы себя провести. На все воля Божия! В петербургских лавках что купцы-то говорят: «Биты, но не до смерти. В России народу на дюжину Бунапартов хватит».

– Багратион спас армию от полного уничтожения?

– Князь Петр Иванович храбрец отменный. Суворовский орел. Героев у нас, ваше высочество, много. Рассказывают теперь о солдате, одолевшем четверых французов. Те ему «Пардон!» – бросай ружье, значит, в плен пошли. Он одного хлоп из ружья, в упор, другого прикладом, третьего на штык, четвертый ноги унес.

Охота играть в солдатиков прошла. Всю зиму были в забвении. Война хороша победами. Славой.

Братья видели: Александр вернулся из похода померкший. Так-то вот историю вершить.

Экзамен с трюфелями

– Боже, не оставь! – Даже пятки дрожали от священного ужаса.

В креслах, взирая на «племя, жаждущее прославить Отечество дивными творениями и подвигами, достойными героев Эллады и Древнего Рима», сидела вся премудрая Москва, все ее величие и благополучие. Их светлости, высокопревосходительства, высокопреосвященство. Но торжеством правил граф Алексей Кириллович Разумовский, Попечитель Университета, Его Сиятельство, Господин Действительный Тайный Советник, Действительный Камергер и Кавалер Ордена Святого Александра Невского.

Старшие Перовские, Николай и Алексей, кончили курс и уже служат. Алексей, выпущенный из Университета полгода тому назад, в чине коллежского асессора взят в Петербург, в Сенат. Теперь очередь младших братьев изведать студенческих трудов. Льву весь этот страх Божий нипочем! Он слушает речи, он улыбается. Льву в сентябре шестнадцать – мужчина, а вот когда тебе целый год тринадцатый, а потом еще год тринадцать…

Василий косится на своих будущих товарищей по учебе. Он стоит рядом с братьями Чаадаевыми. Михаил, должно быть, одногодок Льва, Петр помоложе. Но лицо-то – на козе не подъедешь. Смотрит на зал, будто одаривает собой. Гордец из гордецов, а сердце почему-то тянется к нему. Что-то в его глазах: будто он, не учась, знает все сокровенное, все высшее.

Ужас на Василия обрушила ученость университетских преподавателей. Профессор права Стельцер речь произнес на латыни. Латынью дома занимались, но в речи профессора все слова были неизвестными. Немножко воспрянул, когда говорил профессор красноречия Алексей Федорович Мерзляков. Кто не знает песен Мерзлякова! А ведь молодой, речь русская, простая, да почему-то душа воспаряет. Лекция называлась «О духе, отличительных свойствах Поэзии первобытной и о влиянии, какое имела она на нравы, на благосостояние народов».

И снова трепетала душа, когда хор студентов пел латинские кантаты. В этом пении было что-то огромное, непостижимое бедным умом.

Великая музыка подготовила кульминацию торжественного собрания. Профессор эстетики Сахацкий вручил лучшим студентам Дипломы на ученые достоинства.

Первым был назван Дмитрий Облеухов – университетский Совет произвел студента в магистры.

Еще двое, Владимир Лыкошин и Александр Грибоедов, получили Дипломы кандидатов. Грибоедов, к изумлению Василия, был его одногодком, но успел уже закончить словесный факультет и теперь грыз науки права и юриспруденции.