Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Александр знал, сколь яростна и непримирима ненависть его матушки к безродному Наполеону, с которым он подписал тайный союз о нерушимой дружбе.

Господь этой дружбы не желал. В Эрфурте Наполеон страшно закричал во сне и проснулся в поту: медведь разорвал ему грудь и жрал его сердце.

Китайские розы

Матушка Мария Михайловна встретила своих студентов радостью.

– У нашего Алеши – новая книга! Напечатали его лекции, кои он прочитал в университете. Благодетель Алексей Кириллович превесьма доволен. И книгою, и тем, что посвящение писано братцу его, Льву Кирилловичу. Приказывал, как приедете, чтоб в розарий поспешали. Китайские розы зацвели.

Алексей Кириллович, увидевши спешащих к нему сыновей-воспитанников, поднял руку с книгою.

– Ваш брат приветствует вас. И мы тоже! – поклонился, указывая на стену, оплетенную розами. Цветы на темной зелени белоснежные. Может, и простоватые – на цветущий шиповник похоже.

– Запах! – предупреждая недоумение, поднял перст благодетель. – Вы запах слышите?

– Грушами пахнет! – Василий даже покраснел.

– Грушами, милый дружочек! Именно грушами… Сказывают, на обеде у нового посла Бонапарта маркиза Коленкура – пардон, пардон! – он уже ведь в герцоги скакнул, герцог Виченцский! – императору Александру Павловичу поднесли семь груш, по триста франков каждая дуля! А у нас в Почепе таких-то груш – десять десятин, да вот и розы – грушами пахнут.

Рассмеялся, взял Василия за руку, повел в другой конец розария, к белопенному от цветов кусту.

– Потрогай! Смелее, дружочек, смелее! Ах, поколоться страшно? Ну, как? Изумлен? Красавица, и без шипов! Тоже китаяночка. Дитя Кантона. Директор королевского парка Кью Джозеф Банек только в прошлом году добыл сию диву, а у нас уже и прижилась, и цветет со всею беззаботностью.

Алексей Кириллович был в восторге от своих китайских роз, смотрел на воспитанников с ласковой насмешкою.

– Ну, ваши товарищи все навострились в Бонапарты?

Лев поклонился благодетелю учтиво, но сказал с непреклонностью в голосе:

– Среди тех, кого мы знаем, немало здравомыслящих, для коих само имя Бонапарт – ненавистно.

– Но каков, однако ж, пример! Из капитанишек – в императоры! А каков аппетит! Скушал Парму с Тосканией, Ватикан с Римом, а теперь уж Испанию жует! И какая щедрость! Нам Швецию по дружбе предлагает. Забирайте, чужого не жалко. – Алексей Кириллович сердился, а у Василия сердце подрагивало от радости: благодетель говорит с ними, как со взрослыми. – Передали мне нынче слова нашего государя, кои он сказал мсье Коленкуру. В Индию, мол, так в Индию. Россия сама Восток. Но поход для нас немыслим без Константинополя и проливов. Сама география хочет, чтобы я владел сим провинциальным городишком на краю моей империи, ибо если он будет принадлежать другому, то я уже не буду чувствовать себя дома в своей же стране. А ведь то, что у меня есть ключ от своего дома, не доставляет неприятностей другим. Император это подтвердит.

Замолчал, смотрел на сыновей заблестевшими глазами.

– Бонапарты за славу свою платят жизнями юношества. Ваш брат Алексей меня радует. Не прельстился на эполеты, ищет в службе не чинов себе, но пользы Отечеству… У Алексея изумительное свойство: все, что приобрел для себя, обернуть на пользу общественную. Ну, выучил немецкий язык, и читай Гёте, Канта, Гегеля, а он «Бедную Лизу» перевел. Во-первых, высшая штудия, а во-вторых, пусть немцы нашего блюда отведают. Лиза-то Вертеру чем не пара? Ну, с богом! – поцеловал обоих в головы, легонечко оттолкнул от себя. – К делам, господа!

И когда они пошли, окликнул:

– Я что хотел сказать-то! Не войною жив человек. Трудами! – подбежал, смотрел в глаза то Льву, то Василию. – Впитывайте в себя достойное! Да профессоров-то не держите за дурней. Молодые горазды дурить. Помните ли, как отблагодарил царь Филипп Аристотеля за учение Александра?

– Разрушенный город Стагиру заново построил, – быстро сказал Лев. – Аристотель был родом из Стагиры.

– Ах, как бы я хотел сыскать Аристотелей для вас, для юношества. Но ваш Мерзляков – тоже голова. Ступайте, ступайте! Девятая книжка «Вестника Европы» сегодня пришла. Там дивный подарок от Жуковского. Сами увидите.

В журнале нашли «Людмилу». Подзаголовок – «Русская баллада».

Прочитали вслух. Поэма про жениха-мертвеца, но стихи легкие, ритм завораживающий – журчащий ручеек. Поразила картина природы:

Вот и месяц величавый
Встал над тихою дубравой;
То из облака блеснет,
То за облако зайдет…

Пение сердца. Господи, как просто!

– А Жуковский-то нашего поля ягода, – сказал Лев. – Незаконнорожденный. Я вчера у Загряжских был. Наталья Кирилловна сказывала: матушка Василия Андреевича – самая настоящая турчанка. В гареме жила.

– Так-то вот! И турок, и сукин сын, а стихотворцев лучше, чем он, в Москве нет! – возликовал Василий.

– Вот и я говорю, – улыбнулся Лев. – Какие лета у Жуковского? Двадцать пять! А «Вестник Европы» ведет не хуже, чем Карамзин.

– А в каком он чине?

– Ты лучше спроси, в какой он славе!

Василий резко захлопнул журнал.