Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

– Жуковский – книжная душа, а нам с тобой каких чинов ожидать?

– Бог даст – и будут! Чины, звезды! – Льва словно бы и не волновало, что отец их, дворянин Перовский, – плохо придуманный миф.

Любовь и слово

Сколько нежных сердец приворожил автор «Людмилы»! История мрачная, загробная, однако ж рассказанная ко времени. Во многих домах не дождались суженых и после Аустерлица, и резни под Эйлау, где полегло двадцать шесть тысяч русских воинов, под Фридландом – пятнадцать тысяч убитыми. Жуковский учил любви, неведомой в России. Быть верною встающему из гроба – ужас! Кровь стынет, но какова любовь!

Василий Андреевич и сам в ту пору летал под небесами от любви. Его любовь была трепетная и недоступная. Тайна двух сердец.

Он любил Машу Протасову, свою племянницу, свою ученицу. Журнал принял ради любви – бежал из Белёва.

Просить Машиной руки у Екатерины Афанасьевны? Глянет – и окаменеешь.

Екатерине Афанасьевне не чепец бы носить, а шелом. Прирожденная поленица-богатырша. Прошлым летом весь Белёв изумила силою духа своего.

Случился пожар в церкви, а в погребе – сорок бочонков с порохом! Все оцепенели, а Екатерина Афанасьевна взяла полицмейстера за грудки да и встряхнула:

– Отворяй тюрьму. Сорок арестантов сюда!

Тюрьма, слава богу, поблизости, скоком на телегах туда-сюда. Доставили братву.

– Всем будет снисхождение! – объявила Екатерина Афанасьевна. – Выноси бочки!

Пламя из окон языки показывает, алтарь запылал: у героев ноги к земле приросли.

– Не робей! Я, баба, и то не боюсь! – И в погреб, арестанты за ней.

Повыкатывали бочата, да с горы, в Оку. Тут и пыхнула церковь огненным столбом.

Екатерину Афанасьевну губернатор приезжал благодарить, а в Белёве Протасову бояться стали. Экая ведь силища-то! В огонь пошла да ведь и вышла.

Не смея подступиться к матушке Машиной, Василий Андреевич стихами лелеял свою любовь:

Беру перо – им начертать
Могу лишь имя незабвенной;
Одну тебя лишь прославлять
Могу на лире восхищенной:
С тобой, один, вблизи, вдали.
Тебя любить – одна мне радость;
Ты мне все блага на земли;
Ты сердцу жизнь, ты жизни сладость.

Пьяному море по колено, а влюбленному так по щиколотку.

И Василий Андреевич кинулся защищать… народ. Напечатал в журнале статью «Печальное происшествие». Укорял крепостников в похищении свободы у крестьян и дворовых людей. «Просвещение должно возвышать человека в собственных его глазах, – а что унизительнее рабства?» – округлостью фразы скрашивал свой праведный гнев.

Помещики по прихоти иным слугам дают образование, приучают к господской жизни, а потом указывают несчастным на их место – в людской.

Приводил надрывающие сердце примеры. Живописец из крепостных после смерти друга-господина достался в наследство крепостнику иных понятий на право распоряжаться человеческими судьбами.

«Теперь этот человек, – сокрушался Жуковский, – который прежде принимаем был с отличием и в лучшем обществе, потому что вместе со своим талантом имел и наружность весьма благородную, – ездит в ливрее за каретою, разлучен с женою, которая отдана в приданое за дочерью господина его…»

Любовь в разлуке удесятеряет духовные силы. Василию Андреевичу мало было его журнала. Он принялся изучать «Слово о полку Игореве». Уже и зачин был написан:

Не прилично ли будет нам, братия,
Начать древним складом
Печальную повесть о битвах Игоря,
Игоря Святославовича.
Начаться же сей песне
По былинам сего времени,
А не по вымыслам Бояновым —
Вещий Боян,
Если песнь кому сотворить хотел,
Растекался мыслию по древу,
Серым волком по земле,
Сизым орлом под облаками.

В синий вечер, когда земля покрывалась первым снегом, встало перед ним Мишенское, матушка, еще молодая, огнеглазая, суроволюбящая Мария Григорьевна, девицы дворовые… И что-то такое родное было в тех давних запахах, в той деревенской жизни…

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали.

Написал и задохнулся от любви. К России, должно быть.

Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счетным курицу зерном;
Ярый воск топили…

Вскочил, встал возле окна, вспоминая, как еще гадают. Побежал в комнату к Максиму, к рабу своему.

– Что перед Крещением у девиц бывает?.. Воск топят, снег полют, башмачок кидают… Что еще?

Супруга Максима смотрела на барина, как на дитя.

– Перстеньки в воду кладут.

– Верно! А что еще?

– Кладут вещицы под блюда, а то и в чашу с водой, тянут наугад и поют: