Царская карусель. Мундир и фрак Жуковского

Университетский курс по просьбе императрицы Марии Федоровны начался для великих князей сочинением, в котором предлагалось доказать, что для дворян военная служба не есть единственная. Гражданские и всякого рода творческие и хозяйственные занятия столь же почтенны и полезны.

Михаил принялся писать, а Николай вертел перо так и этак и положил, ни разу не обмакнувши в чернила. Тогда генерал Ахвердов, проводивший урок, продиктовал Николаю сочинение. В журнале, однако ж, запись сделал правдивую. Журнал этот Мария Федоровна прочитывала со вниманием.

Генерал Ламздорф, разделяя тревогу императрицы, провел с Николаем «сердечную» беседу. Они были с глазу на глаз. Питомцу предложено было чувствовать себя свободно.

– Ваше высочество, – говорил генерал непривычно теплым голосом, – вы ныне в отроческих летах, почти в юношеских. Вам в июне исполнится тринадцать. Сверстники ваши из дворянского сословия увлекаются охотой, ездою на лошадях. Обожание оружия, мечты о воинских подвигах. Всё так! Но вы не только дворянин, вы – представитель царствующей династии. Его Величество Александр Павлович любим народом, его правление – блистательно и поучительно. Но увы! Господь не даровал нашему преславному самодержцу только одного – иметь наследника. Его высочество Константин Павлович старше вашего высочества на семнадцать лет и тоже бездетен. У нас очень серьезный разговор, ваше высочество. Положение ваше, нераздельное с ним достоинство предполагают обязанность приготовлять себя к делам государственным, к делам, влияющим на благополучие народа и на сам ход истории. Чем более получите вы в отрочестве, в юности знаний и полезных навыков, тем тверже уверенность воспитывающих вас в осуществлении великих надежд на процветание России… Ваше высочество! Время летит неумолимо быстро! Каждый пусто прожитый день откликнется пробелами и пустотами в будущем. Вам не только дней не позволительно проживать бесцельно, но даже минут. Вы сами – будущее благо Отечества нашего.

Генерал разволновался. Умолк, ожидая от воспитанника ответной признательности.

Николай показал головою в окно:

– Как прямо идет дым из трубы. Я уже добрых полчаса стою, смотрю – ни малейшего движения в стороны.

У Ламздорфа в горле пискнуло:

«Боже мой! Какое непробиваемое бесчувствие. А ведь се – грядущий царь сердечной России».

Николай повернулся к генералу лицом и, глядя немигаючи в лицо, стал читать наизусть:

Блажен, кто, богами еще до рожденья любимый,
На сладостном лоне Киприды взлелеян младенцем;
Кто очи от Феба, от Гермеса дар убеждения принял,
А силы печать на чело – от руки громовержца.
Великий, божественный жребий счастливца постигнул;
Еще до начала сраженья победой увенчан;
Любимец Хариты, пленяет, труда не приемля.
Великим да будет, кто собственной силы созданье, —

сочинение господина Жуковского. Новейшее! – и снова читал и читал сии пространные стихи о счастье и закончил, взмахнув рукой, будто победил кого-то:

Как древле Минерва, в бессмертный эгид и шелом ополченна,
Так каждая светлая мысль из главы громовержца родится.

– А что есть эгид? – спросил генерал.

– Эгида – выкованный Гефестом для Зевса щит, коим громовержец наводил ужас на врагов! – В глазах Николая сверкнул гнев: его экзаменуют.

– Я рад, что вы любите поэзию, – сказал Ламздорф после долгой паузы. И, пожевав губами, добавил: – Чтение журнала «Вестник Европы», издаваемого господином Жуковским, полезно для познания поэзии, для воспитания чувства. Однако ж политический отдел его издания весьма легковесен, а в статьях много молодечества, прыти. Нет понимания, сколь драгоценна незыблемость устоев жизни для покоя державы.

Перемены в жизни

Прыть статей «Вестника Европы», легковесность политического отдела раздражали цензоров. Сие озаботило ректорат Московского университета и попечителя графа Алексея Кирилловича Разумовского. Но журнал в обществе почитали за лучший в России. «Вестник» приносил солидный доход. Потому и решение было принято мягкое, мудрое. Политический отдел из журнала изъять, а в помощь Жуковскому – ему ведь двадцать шесть лет всего! – приставить профессора Каченовского.

Михаил Трофимович издательское дело знает, бывший редактор «Вестника», а главное – не вольная пиитическая птица. На государственной службе.

Незрелость рассуждений Жуковского об устройстве современного российского общества была усмотрена в его проекте просвещения крестьян.

Мыслил лучший российский поэт на удивление просто.