Царская карусель. Война с Кутузовым

В понедельник работали над картой Готтхольда. Еще через день Михаилу Муравьеву и Николаю Дурново поручили испытать новый инструмент Рейсига. Инструмент определял расстояние, но оказался весьма капризным. Дунул ветер – и в показаниях ошибки.

В Святой Четверг в квартиру товарищества в доме пана Стаховского, где стояли квартирьеры, явился генерал Мухин и забрал с собою всех троих Муравьевых. Их назначили на дежурство во дворце.

Это было им в радость: вечером польская знать давала бал в честь императора, а чтобы ходить на балы, нужен туго набитый кошелек.

Удручающие открытия

Александру Семеновичу Шишкову на бал пришлось явиться по службе – Государственный секретарь лицо значительное. Стоял рядом с великим князем Константином, с обоими монархами Ольденбургскими. Герцог Петр-Фридрих-Людвиг, после того как Наполеон присоединил его владения к своим, жил изгнанником в России. Его сын Георг, принц Ольденбургский, муж великой княгини Екатерины Павловны.

Великолепная зала, украшенная гирляндами цветов, имела притягивающий взоры центр. На стене висел блистательно написанный портрет Александра. Под этим портретом, истомив публику ожиданьями, появилась наконец златокудрая, изумительной красоты женщина с короной на голове и с короною в руках. Это была сама Польша.

Государь вошел в зал с супругою Беннигсена. Для старца Леонтия Леонтьевича сия дама была непоправимо юная, а вот с императором они смотрелись как вполне совместное чудо.

Александр подошел к Польше, был увенчан короною, и музыка загремела. На танцы поляки щедры, а вот ужин, данный в два часа ночи, оказался весьма скромным. Даже за тем столом, где сидел Шишков с великим князем, с герцогом, с принцем.

Константин Павлович, уже прощаясь, пригласил Александра Семеновича назавтра к себе.

По странной прихоти великий князь занимал скромный домишко в одну комнату. Наприглашал он к себе генералов, полковников и, как это ни странно, солдат с ружьями.

Приглашенные ждали во дворе, когда их позовут, а к великому князю по одному заводили солдат. Минули полчаса, час, а Константин Павлович все еще занимался с солдатами.

У Александра Семеновича, хоть и нелепо было торчать во дворе, в груди потеплело. Великий князь, должно быть, приготовляет солдат к особому заданию, возможно, ружья какие-то особые им дадены.

И тут дежурный офицер пригласил Государственного секретаря войти.

Константин Павлович показывал солдату, как надобно держать голову, чтоб был вид. Прошагал от стены к стене, творя ногами безупречно прямой угол, замер, повернулся кругом, указал на свою грудь:

– Видишь, как держу? Повтори!

Солдат вскинул ружье на плечо, и великий князь почти подбежал к нему:

– Руку! Смотри! Рука должна быть этак! – и сам проделал артикул.

«Господи! – обомлел Шишков. – Нашествия жди хоть завтра, а великий князь, начальник штаба корпуса, занимается муштрой».

Константин прочел взгляд адмирала.

– Ты, верно, смотришь на это, как на дурачество?

Александр Семенович вспыхнул, поклонился: что же тут сказать?

Константин, не помня, зачем ему понадобился Государственный секретарь, изволил спросить:

– Ты в Закрете, у Беннигсена был?

– Не был, ваше высочество.

– А ты съезди, погляди! – и, ничего более не объясняя, отпустил.

Обедал в тот день Александр Семенович у Николая Петровича Румянцева, министра иностранных дел. На обеде были министр полиции Балашов и шведский генерал. Генерал ехал из Бухареста, но завернул в Вильну: между Россией и Швецией, трудами генерала Сухтелена, был заключен тайный договор.

Наследник шведского престола, бывший маршал Наполеона Жан-Батист Бернадот, за обещание русских добыть для шведской короны Норвегию, брал обязательство занять своими войсками побережье Германии. Разумеется, в том случае, если французы осмелятся напасть на Российскую империю.

Более того, Сухтелен переслал царю советы Бернадота о ведении войны с Наполеоном: избегать крупных сражений, наносить удары по флангам, дробить силы и, главное, изнурять французскую армию маршами и контрмаршами. Самое уязвимое место французского солдата – изнурение постоянной опасностью. Казаки должны быть повсюду!

За шведом министры царя благодарно ухаживали, и выражалось это в доверительности беседы.

Балашов выказал беспокойство о странном положении в армии. Барклай де Толли, занимая пост военного министра, командует одной армией из четырех. Государь, разумеется, гарант единения всех сил, но полномочий главнокомандующего он на себя не возлагает. Получается, каждая из четырех армий де факто самостоятельна, а посему будет действовать в случае войны на свой страх и риск или вовсе бездействовать, ожидая приказов.

Александр Семенович поддержал Балашова: