Царская карусель. Война с Кутузовым

Господи! Вот оно, отдохновенье бедной головушке. Пусть Барклай думает, как отзовется на России союз Австрии и Наполеона. Сколь боеспособна армия поляков, готовая служить Франции, что ждать от солдат Пруссии? Будут ли сражаться против русских с тем же упорством, с каким противостояли маршалам Наполеона? И, в конце концов, чего ждать от Швеции? Рискнет ли Бернадот выставить армию против своего благодетеля, своих товарищей по оружию.

Михаил Илларионович, сидя в креслах на террасе, смотрел, как опускается солнце. Уходит день, прожитый не ради славы, а ради… чего же ради-то?..

– Все еще дитя! – сказал себе о себе генерал от инфантерии и не улыбнулся.

Экипаж! К имению! Кого Бог послал?!

И уже через несколько минут, обливаясь слезами, Михаил Илларионович целовал солнышко Катеньку, внучку, и прекрасную, как денница, дочь Екатерину.

Грустное сумерничанье большого дома сменилось праздником. Гостиная сияла огнями, сияло серебро на столе, светился помолодевший Михаил Илларионович.

– Драгоценные мои Екатерины! Вы есмь первая награда новой моей мирной жизни. Такая нежданная и такая скорая!

Маленькая Катенька, отпивая шоколад маленькими глоточками, щурила глазки на дедушку, голосок у нее был мурлыкающий:

– А ты теперь вправду граф? – спросила она вдруг.

– Разве я не похож на графа?! – удивился Михаил Илларионович.

Девочка пощурила глазки, пощурила и покачала головой:

– Не похож.

– А на генерала?

– На генерала похож, на графа – нисколечки. Ты похож на герцога.

– На герцога?!

– Мой папа князь. А ты ведь вон какой…

– Да какой же?

– Папа подполковник, а ты главнокомандующий!

– Княжна Кудашева! Твой батюшка Николай Данилович такой храбрец, такой умница, что ему со временем должно быть фельдмаршалом, генерал-губернатором, членом Государственного Совета.

– Граф-дедушка, – мурлыкнула Катенька, – ты назвал меня и маму в честь великой императрицы Екатерины? Самой-самой Екатерины?!

– Матушке императрице я всем счастьем своим, всею службою обязан. Великая государыня приметила меня в мои девятнадцать лет. Приезжала в Ревель, а я был при генерал-губернаторе и генерал-фельдмаршале принце Голштейн-Бекском. Подойдя ко мне, когда мы ей представлялись в очередь, спросила: желаю ли я отличиться на поле чести? От нечаянности я смешался, ответил неловко, но искренне: «С большим удовольствием, Великая Государыня!» В ту пору я был капитаном и управлял всею канцелярией Ревельского губернаторства. Теперь и подумать страшно, как это в девятнадцать лет брал я на себя столько дел, от которых зависела жизнь целого края!

Что до императрицы? Будучи всем подданным своим матерью, государыня, должно быть, пожалела меня и позвала на поле брани. А уж заботлива она, свет наш, была истинно по-матерински. Под Полтавою мне довелось показывать битву русских со шведами. Государыня, приметив, что лошадь подо мною чрезмерно норовиста, приказала поменять.

– Я каждый день поминаю рабу Божию Екатерину – царственную благодетельницу нашего семейства! – призналась Екатерина Михайловна.

– Граф Голенищев-Кутузов! – Катенька состроила умную рожицу. – Открой нам с мамой: наш православный государь победит безбожного Наполеона, если тот пойдет войной на русскую землю? Или… произойдет ужасное…

– Ты у нас истинная Кутузова! – серьезно сказал дедушка. – Если с нами Бог, то и победа будет за нами.

– Генерал Голенищев-Кутузов, а ты пойдешь воевать с Наполеоном? – не сдавалась Катенька.

– Война – удел молодых… Меня государь на покойную жизнь благословил. Но все ходим под Богом. Коли позовет – ноги в сапоги, и солдат готов.

– Я тебя люблю, дедушка! – Катенька положила головку на ручку и заснула.

– В дороге умаялась, – сказала Екатерина Михайловна. – Такая щебетунья растет!

– В головке-то вон какие заботы – Кутузова. Кутузова!

Катеньку слуги отнесли в спальню, а граф и дочь-княгиня вышли на террасу.

Соловьи свистали. День угас, но облака розовели.

– Как пионы! – порадовалась княгиня и спросила: – Отчего царь не любит тебя?

– Русского барина во мне видит. Он у нас немец! До кончиков ногтей немец.

– Я слышала неприятное, – осторожно сказала княгиня, – будто бы Александр… порицает тебя за лукавство.

Михаил Илларионович встрепенулся:

– Так и есть! С лукавыми лукавый. Я этих самых лукавых, что толпою вокруг царя, перелукавлю и перевылукавлю. Ибо пред чистыми чист! Перед солдатами, поручиками, майорами… Бог меня будет судить, а суд ищущих царских милостей – прах и пыль. Впрочем, всё позади. Я теперь никому не надобен, со всем моим лукавством и со всею правдой.

– Батюшка, а ты на войне когда-нибудь рисковал?

– И про это в свете говорят? А две пули в голове? Да ведь и в дипломатах одна история с султанским садом чего стоит.

– Я про сад ничего не знаю.