Читаем Царственный паяц полностью

«благодать»), слова двусложные и, кажется, единственное, трехсложное. Разумею

стихи: «приди, любуйся моей фио-

* Относительно новости слов легко ошибиться, ибо точно установить ее можно бы

лишь обширным, кропотливым обследованием.

** Не знаю, следует ли тут смущаться, и мне не сразу вспомнившимся, старинным

значением слова Чудь — финны.

лью» и «моей фиолыо святи мечты» (Фиалка); льются взоры,... то ла- зорь, то

пламя, то фиоль (Прогулка короля); фимьямная лиловь (сирени - Интермеццо); в

улыбках вёсени (весенней неги — Балтика, 3); ты вся - улыбь (Кузина Лида);

обнаглевшая бездарь (Прощальная поэза); не все ли мне равно — я гений иль заурядная

бездарь, когда я... весь сплошная светозарь (Монументальные пустяки, 1). У составных

слов этой группы можно усмотреть неправильность в их наконечном ударении, тогда

как ударение здесь тяготеет к начальному слогу: заводь, удаль, прйбыль, рбссыпь,

бёстолочь, даже йконопись (хотя слышится также иконопись); впрочем, в пользу Игоря

можно сослаться на исключения: погйбель, и особенно постёль, напйсть, благодать.

Вот еще примеры на несколько своеобразных и хороших производ- ниц, не

подходящих под обычные игоревские категории. Зизи, Зизи! тебе себя не жаль? Не

жаль себя, бутончатой и кроткой? (Зизи); чару- нья грёз («Благословенны ваши домы»;

так же: пою чаруний — стрекоз. Prйlude I); ты - бессмертница! ты - всемирница!

(Кокетта); без- жалостница, ближница и далёчница - в последнем слове пишу ё, т. к.

созвучье к нему «хочется» (Никчемная); известница — известная, знаменитая (Процвет

Амазонии); «Замужница» — заглавие; иконница- моленная (Симфония); мечтатели —

вечно бездомники (Фантазия восхода); предутренник - предрассветный ветерок

(Алтайский гимн); я — солнечник, и лью с эстрады на публику лучи поэз (Замужница);

для святотатца («Вернуть любовь») — я позволил себе в Освобожденном Ерусалиме

подобное же образование: на созаклятцах будет знак креста (песнь XIX, октава 87); он

237

пел застольцам «Алаверды» (В духане над Курой); мне улыбалась Красота, как

фавориту-аполлонцу (Геро- иза; также: душой поэта и аполлонца, Лесофея); воспевца

монумент- фонтана (Бахчис. фонт.); мы с вами оба гениальцы (Поэза для Брюсова);

любовь владыки своей мечты, безвестца своего (Колье рондо, 8); пчела, летучая

жужжалка (Заклинание); Метёлка-самомёлка (в заглавье и во всех строфах); все в кучу:

слон и кролка - кроличек (Тж.); бессонок! - человек бессонный, не могущий заснуть, в

данном случае девушка (Колье рондо, 7); мой литературный выдвиг (Поэза Дет. м. и

отр. 5); и в этих отгулах рванулись двери (Поэза трех принцесс); призрачный промельк

экспресса (В пяти верстах по полотну). Последним словом, действительно прекрасным,

поэт сам, видно, очень доволен, так что употребил его еще 3 раза, как заглавие: раз в

Златоли- Ре и дважды — в Ананасах. - Меньше мне нравится Славяния (Все вперед!) -

у певца панславизма, Коллара, лучше: Славия (Slavie). Очень мило звучит «вёсенка»:

«Песенка-весенка» — заглавие, хотя производство его от слова «весна» или от

«весенний» несколько произвольно. Сомнительно мне достоинство слова «вселенец»

— космопо

лит: кто мыслит глубже, тот вселенец («Мою страну зовут Россией»), вселенец,

заключенный в смокинг дэнди (Оскар Уайльд); я образовал бы «вселенщик», от

вселенский, или «всемирник» — Игорева форма примыкает скорее к глаголу

«вселиться», чем к предметнице «вселенная», ср. поселенец, переселенец.

Сомнительного достоинства также «преступка» вм. преступница (Тарновская). «Нет ни

лампы, ни надламп- ника, - все сгорело... Недосмотр неопытного рампника?» (У Е. К.

Мра- виной) д. б. - неуместная! - шутка.

Иногда, напротив того, новые слова настолько удачны, что даже не замечаешь их

новости. Таковы: она тоскует... о незабудках, о росной сени (Лесофея); игольчатые

рощи (Письмо из усадьбы); ветровые сани (Январь); трехкомнатная дача (Янтарная

элегия); я завтра напишу уг- рюмцу твоему (Примитивный романс) *; грёз неистечные

ключи (Демон); пряною душистостью травы (Синий сонет); горда, сверкательна, строга

(Одна из двух); глядь, мельня-мукомолка (Метёлка-самомёл- ка).

Характерно для Игоря также обилие сложных слов, из коих многие звучат слишком

на немецкий лад, примыкая к редким и дурным образцам, как «небосвод» и

«кораблекрушение», т. е. представляя приклейку предметницы или прикладку к

неизменной — не укороченной, ни распространенной — предметнице. Таковы:

солнцесвет — немецкое Sonnenlicht (Крымская трагикомедия); бракоцепь — Ehekette

(В березовом коттедже); порвав злоцепь с печалью и нуждой (Памяти А. М.

Жемчужникова); демимонденка и лесофея — Waldfee («Лесофея»); «пье- ро»-костюмы

и стихотомы (Поэза истребления); у окна альпорозы в корзине (Эксцессерка); у

лесоозера (В шалэ березовом); Златолира - заглавье сборника (также: о, Златолира,

воспламеней! Эпиталама, и еще: бряцай пророчно, Златолира! «Благословенны ваши

домы!»); зла- тополдень и женоклуб (Клуб дам), лисопрофиль (Лисодева); я трагедию

жизни претворю в грёзофарс (Ананасы, Увертюра); под ало-желтый лесосон (Регина);

Перейти на страницу:

Все книги серии Неизвестный XX век

Похожие книги

100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное