Царство. 1951 – 1954

В кабинете Хрущева на Старой площади был диванный уголок, он состоял из двух кожаных диванов, стоящих друг против друга, и одного кресла, к ним-то, на низкий журнальный столик, и подали чай с пряниками, вареньями и баранками. На центр выставили коробку шоколадных конфет. Плотные шторы были распахнуты, и всю комнату заливал солнечный свет. День выдался не пасмурный, светлый, почти весенний. На одном диване сидел пожилой мужчина в больших роговых очках, не худой и не полный, с густыми, несколько вьющимися волосами. Он все время держал на животе сложенные замком руки. Строгий темный костюм на нем был до такой степени отглажен, что казалось, будто его только-только сняли с вешалки. Напротив расположился маршал Советского Союза Булганин.

— Мы, Николай Никитич, рады, что все обошлось, — проговорил министр Вооруженных Сил. Он подался к соседу и пожал профессорское запястье. — Кто бы мог подумать, что с вами, с выдающимися светилами науки, такое случится?

Маршал подвинул к себе чашку с душистым чаем, бросил туда две дольки лимона, положил сахар и, перемешав, отхлебнул.

— Мы с Никитой Сергеевичем каждый день ареста ожидали! — продолжал он. — Немыслимое напряжение, когда об этом бесконечно думаешь и все время ждешь, — вот придут, вот придут! — В речи министра угадывалось беспокойство.

Профессор Виноградов как-то подобрался, насупился.

— А мы, доктора, ничего подобного не ожидали, — грустно ответил он, скрипучим, когда-то очень задорным голосом, — не могли вообразить, чтобы нас, лечащих врачей руководителя государства, кто-то посмеет тронуть. Но случилось. Что мы испытали! — Николай Никитич смахнул выступившую слезу. Никогда на его добродушном, а теперь точно высеченном зубилом, лице нельзя было предположить даже намека на слезы, глаза обычно лучились, улыбались.

Булганин с сочувствием похлопал гостя по коленке.

— Успокойтесь, дорогой мой, все позади!

— Били больно, очень больно! — сдавленным голосом продолжал Николай Никитич. — Профессор Этингер в тюрьме скончался, физических мук не выдержал, царство ему небесное!

Виноградов подбирал платком слезы.

— Вам, ждущим, повезло, — кивнул доктор Булганину, — вас не били, не мучили, вы только ждали.

Профессор Виноградов, точно изваяние, замер на диване, вспоминая те ужасные лубянские дни. Он не притронулся ни к чаю, ни к пряникам, ни к конфетам, молча сидел, уставившись в пустоту. Булганин не трогал его — пусть успокоится.

В кабинете появился Хрущев и сел рядом с доктором.

— Вы герои, герои! Ну-ну! — Никита Сергеевич притянул профессора к себе. — Мы, Николай Никитич, эту проказу с корнем выдрали! Высшая мера наказания в исполнение приведена. Нету ни Берии, ни его подручных.

— Знаю, знаю… — сквозь душившие слезы шептал профессор.

— Замарались мы страшно, теперь надо грязь выскрести, партию от позора отмыть. Нелегкое дело! — качал головой Первый Секретарь. — Надо сделать так, чтобы партия и в особенности органы государственной безопасности не дрожь у людей вызывали, а уважение. И сделаем, обязательно сделаем! Я, Николай Никитич, решил на руководящие должности в органы партийных вожаков выдвигать, думаю брать тех, кто помоложе. Молодежь подлостью не замарана. Рыба, как известно, с головы гниет. Старую голову мы отсекли, а новая голова теперь совершенно иная будет.

Доедая очередной сухарик, маршал Булганин одобрительно кивнул.

Николай Никитич успокоился.

— Я, Николай Никитич, распорядился вдове покойного Этингера персональную пенсию установить и прикрепить к кремлевской столовой, — завладев сухой ладонью доктора, говорил Хрущев. — Поручил отдельную квартиру дочери подобрать.

— Спасибо, спасибо! — ожил Виноградов. — У Этингера семья большая, жилплощадь им необходима!

— Бойня, через которую страна прошла, закончилась. Хватит крови! — Никита Сергеевич крепко пожал профессорскую руку. — Вы пейте чай, пейте, а я пока звонок важный сделаю.

Хрущев выбрался с дивана и вышел в соседнюю комнату.

Николай Александрович съел шоколадного «Мишку» и налил профессору душистой заварки. Чай был вкусный, с добавкой мяты. Профессор оттаял, отхлебнул чай, потянулся за баранкой.

— Можно деликатный вопрос? — после долгой паузы решился Булганин.

— Слушаю?

— Не посоветуете, что бы такое принимать, чтобы лучше получалось… — понизив голос почти до шепота, промямлил министр.

— Не понял, извините? — светила уставился на маршала.

— Ну, чтобы как у молодого было… — покраснев, объяснил Булганин.

— Что у молодого?

— Чтобы стоял, как у молодого.

— Ах, вот что! Ну, понятно, понятно! — доктор широко заулыбался. — Есть такие средства, разумеется.

— Поделитесь! — жалобно попросил Николай Александрович. — А то, знаете, не всегда так, как хочется, получается! — с отчаянием в голосе добавил он.

— Ну да, ну да! — понимающе кивал профессор. — Попробуем помочь.

— Попробуйте, а то часто — бац! — и того, — не включается! — развел руками несчастный.

— Я вам кое-что порекомендую, — пообещал ученый. — Но в вашем случае лучше приехать на осмотр. Мы не спеша поговорим, разберемся. Сможете выбраться на неделе?