Царство. 1951 – 1954

«Еще навоюется! У нас еще войны будут, много войн!» — пообещал Сталин.

С присвоением маршальского звания Николай Александрович всюду стал появляться в военной форме. Маршальская форма была ему к лицу. Перед войной Булганин стал первым заместителем председателя Совета министров, с началом войны вошел в состав Государственного комитета обороны. После победы Хозяин сохранил за ним должность первого заместителя председателя правительства.

«Ты, Булганин, можешь теперь не только маршалами и Берией можешь командовать. Ты мой первый заместитель! — радовался генералиссимус. — Иди, приказывай Лаврентию, пусть он перед тобой на задних лапах прыгает!»

Но Булганин был осторожный, с кем, с кем, а с товарищем Берия он лишнего не позволял, всем своим видом выказывая Лаврентию Павловичу уважение, а иногда проявлял даже некоторый подхалимаж. После смерти вождя народов Министерство Вооруженных Сил так и осталось за Николаем Александровичем. Это устраивало всех членов Президиума, и, главное, Лаврентия Павловича. Обаятельный, не кровожадный министр не представлял реальной угрозы.

— А Маленков что? — заглянув в открытое лицо Хрущева, спросил Булганин. — Думаешь, как себя поведет, если мы против Берии сговоримся?

— В штаны наложит! — Потрясая вилкой с наколотым кусочком домашней колбаски, определил Хрущев. — Но с нами пойдет, и только с нами!

— Не предаст, как думаешь?

— Забздит. Ведь если он про заговор заикнется, что можно подумать: как же это Маленков, такой кристальный человек, о заговоре узнал? От кого, по какой причине? А может, сам связан с заговорщиками? И так, вероятно, можно предположить. По этим соображениям Егор ничего не скажет. Ты пойми, Берия ему теперь не нужен, обуза для него Берия!

Когда маршал нервничал, выражением лица, он напоминал обиженного ребенка.

— Ты здорово преувеличиваешь насчет Лаврентия, — после паузы проговорил он. — Времена сейчас не те, на дворе не тридцать седьмой год. Лаврентий сколько тысяч человек из тюрьмы выпустил? А?! — прищурился Булганин. — Это шаг, Никита, грандиозный шаг! Этим шагом он на сталинскую непогрешимость замахнулся, демократом себя показал. С врачами-отравителями как получилось? Сталин их арестовал, а Берия — идите на свободу! Поступок? Поступок! — доказывал министр Вооруженных Сил. — А кто евреев сажал? Сталин сажал. И евреев Берия помиловал, — продолжал Булганин. — Это, Никита, не пустяки, не разговоры, а по-твоему получается — Берия зверь. Ты погляди, что реально происходит!

— По этим самым поступкам получается, что Берия уже сейчас в стране главный!

— Евреи вчера врагами номер один считались, Каганович документ готовил, чтобы евреев из Москвы выселить, а Лаврентий, несмотря на все величие Иосифа Виссарионовича, их амнистировал, — не унимался Булганин. — Зачем это ему? Сидели бы за решеткой и сидели!

— Получается, Коленька, нету уже у Сталина никакого величия! — пробормотал Хрущев. — Берия про нас не забудет, ты не особо хорохорься. А евреи, врачи, амнистия — это ходы, Коля, шахматы. И поступки гуманные, лишь для отвода глаз.

Никита Сергеевич накрыл ладонью муравьишку, который лазил по столу, потом отпустил ладонь:

— Ползи, малой, ползи!

— Не согласен с тобой, не согласен! — протестовал Булганин. — Лаврентий искренне делает, хочет по-людски жить, честно, и чтобы другие жили!

— Маскировка. Обычная маскировка! — ответил Никита Сергеевич и, понизив голос, добавил: — Я думаю, как Берию уберем, тебе, товарищ Булганин, председателем Совета министров быть!

При этих словах Булганин отставил в сторону рюмку и уставился на товарища.

— Мне?

— Тебе.

— А Маленкова куда денем? — прошептал он.

— Не тянет Егор, разве не ясно? Не тот человек, — разъяснил Хрущев. — Подыщем другую работу, менее ответственную.

Булганин беспокойно смотрел на друга.

— Ну не закопаем же его на кладбище, в самом деле! Мы — не они!

— Все у тебя, Никита, хорошо, все складно! А как на Берию руку поднять, если вся спецохрана под ним, и госбезопасность, и милиция, и агентура, а агентура — это, считай, полстраны, может, и эти двое! — маршал показал взглядом на баню, где беззаботно резвились офицеры.

— Мой точно не с ними! — убежденно ответил Хрущев. — Не бойся, Николай, у тебя же целая армия под ружьем, ты же министр Вооруженных Сил!

— Почем знаешь, что твой не с ними? — не успокаивался Николай Александрович.

— Я его перевербовал, — очень серьезно ответил Хрущев.

— Тебя послушать, ты скоро всех перевербуешь!

— Перевербую!

— А я никому не верю! — признался Булганин и обтер выступивший на лице пот.

— А мне, — Хрущев придвинулся ближе, — мне веришь?

— Тебе верю.

— А вот побегу и на тебя настучу!

— Не настучишь! — скорчил добродушную гримасу министр. Никита Сергеевич расплылся в улыбке.

Они еще долго сидели, прислушиваясь к шорохам майского леса. И тут запел соловей, залился удивительными переливами с пересвистом.

— Как поет, как поет, стервец! — прошептал Николай Александрович. Он был уже изрядно пьян. — Поехали к балеринам, к Маше моей! Поехали, Никита! — наклонившись к Хрущеву, пролепетал маршал. — Сергей, уезжаем! — крикнул он адъютанту и помахал рукой.