Читаем Царство. 1958–1960 полностью

Царство. 1958–1960

Кроме штатных работников в приёмной Секретаря ЦК никого не было. Большие, громко тикающие напольные часы показывали без четверти четыре.

— Ожидайте! — проговорил референт и больше ни разу не взглянул в сторону академика.

Лобанов сел на стул у самых дверей. Его абсолютно белая от седины голова отражалась в идеально вымытом окне напротив. Как только пробило четыре и последний звук боя растаял в воздухе. Референт произнёс:

— Заходите!

Дверь было тяжело тянуть, и хотя Пал Палыч никогда не считал себя слабаком, она поддалась с трудом. Попав в тёмный предбанник, он торопливо, не сразу, нащупал ручку следующей двери и, вцепившись в неё, с силой потянул. Вторая дверь пошла легко, и посетитель ввалился в кабинет Секретаря Центрального Комитета, в последний момент удержав в руках увесистую папку. Очутившись в кабинете, Пал Палыч произнес:

— Здравствуйте, Михаил Андреевич!

Суслов поднял глаза, в его очках отражалась слепящая люстра под потолком.

— Сейчас вы напишете два заявления, — не здороваясь начал он. — Первое — с просьбой освободить вас от должности президента Академии Сельскохозяйственных наук, эту должность получит академик Лысенко, он более авторитетный в сельхознауках.

— Я тут не спорю, — попытался начать разговор Пал Палыч.

— Не перебивайте!

— Извините!

— Второе заявление — в Президиум Верховного Совета с просьбой освободить вас от должности председателя Совета национальностей. Вам понятно?

— Понятно.

— Можете сесть у меня в приёмной и написать. Идите!

— До свиданья! — только и вымолвил Лобанов.

Ответа не последовало. Как-то боком Пал Палыч выбрался из кабинета, снова чуть не запутавшись в проклятых дверях. Референт указал ему на маленький столик с очень неудобным стулом. На столе лежала бумага и несколько ручек Лобанов сел за стол, папку положил на столешнице, но она заняла всё рабочее пространство, тогда он убрал её к ногам.

— Можно водички? — попросил разволновавшийся академик.

Референт смилостивился, подошёл к графину, налил стакан воды. Лобанов с жадностью пил. Сердце его глухо стучало. Напившись, он вернул стакан.

— Большое спасибо!

Пал Палыч помнил, как в гостях у Никиты Сергеевича Суслов первым бежал здороваться, заботливо отодвигал стул, пропускал его вперёд, а на охоте всегда стрелял только за Лобановым. А как мило они пили чай и шутили в том самом кабинете, в дверях которого он сегодня чуть не заблудился! Лобанов тяжело вздохнул, взглянул на куцый столик, но решил сделать по-своему, поднял с пола папку и достал собственную бумагу. На листе с размашистой шапкой, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР ЛОБАНОВ П.П., написал заявление в Верховный Совет. На другом, где была оттиснута другая шапка, ПРЕЗИДЕНТ ВСЕСОЮЗНОЙ АКАДЕМИИ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННЫХ НАУК ИМЕНИ В.И. ЛЕНИНА ЛОБАНОВ П.П., — другое.

— Возьмите, пожалуйста! — он протянул оба заявления референту. — Теперь можно идти?

— Минуточку! — референт внимательно прочитал содержание. — Да, Пал Палыч, больше вас не задерживаем.

17 июня, пятница. Москва, Кремль, зал заседаний Президиума ЦК

Из Соединённых Штатов пришло письмо. Письмо было адресовано Председателю Советского Правительства, а написал его отец американского пилота-разведчика. Пауэрс-старший просил пожалеть сына, не казнить, помиловать, писал, что воевал против фашистов, что всегда с уважением относился к Советской России, что сильно зауважал Хрущёва, наблюдая за его официальным визитом в США, и теперь молит о снисхождении, просит не казнить сына. Никита Сергеевич зачитал письмо на Президиуме.

— Что вы решили, Никита Сергеевич, отпустим? — уставился на Первого Козлов.

— Как это отпустим? Ты с ума сошёл, Фрол! Отпустим, это значит, пригласим к нам лезть кого хошь! Подумают, что за пересечение государственной границы ничего нарушителю не будет. Ни за что лётчика не отпустим! Пока Пауэрс в наших руках, он будет Америку обличать, за свою шкуру трястись! Не убьём, а срок хороший дадим. Пообещаем выпустить раньше, вот и пусть старается, своим бывшим хозяевам жизнь портит. А его отцу я такой ответ дам: скажу, что над судьбой сына я не властен, теперь он в руках правосудия.

— Правильно! — кивал Козлов.

— Ещё отец просил сыну весточку от матери передать, записку, но записки в письме не оказалось.

— Американцы стыбзили! — вякнул Козлов.

— Чёрт его знает! Напишу, что записки в письме не обнаружили, но если они с матерью хотят повидать сына, пусть приезжают, а я возьмусь этому посодействовать.

— Сильный ход! — одобрительно закивал Брежнев.