Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

7.5. В 1934 и 1935 годах Андреас Алфëлди публикует в «Römische Mitteilungen» результаты своих исследований о формах и инсигниях римского имперского церемониала. Отбрасывая стереотип, обнаруживаемый уже в классических источниках, согласно которому имперский церемониал, чуждый сдержанности римской политической традиции, был введен Диоклетианом по модели персидских придворных ритуалов, Алфëлди показывает, что он постепенно начал складываться еще на закате республики и в первые годы принципата, в соответствии с парадигмой, в которой, безусловно, сходятся разные традиции, но которая в своей сути является теологической. Для того чтобы уяснить «сакрально-теологический» характер, который постепенно приобретают в Риме отношения между правителем и подчиненными, вовсе не обязательно трогать модель восточной божественной монархии, более или менее необоснованно перенося ее в Вечный город. «Принципат поставил главу Государства бесконечно выше сенаторов, которые молятся и возносят жертвы за его благополучие, приносят клятвы его именем, взывают к нему как к сыну Божьему, празднуют его день рождения и прочие личные праздники как публичное событие. Auctoritas, которая, по их же собственному свидетельству, возвышает principes над всеми остальными, приобрела религиозную окраску, как и священный титул Augustus, который они носили» (Alföldi. P. 29).

Алфëлди тщательно прослеживает в этой перспективе введение proskynēsis (поклонения), которое уже в республиканскую эпоху принимает форму жеста молящего, бросающегося на колени перед власть имущим, а затем постепенно утверждается как неотъемлемая часть имперского ритуала. Сенаторы и кавалеры более высокого ранга целовали императора в обе щеки (salutatio); однако со временем они стали допускаться к поцелую только после коленопреклонения – до тех пор пока в Византии salutatio не стало всегда включать в себя adoratio, состоящее в целовании колен и рук.

Особый интерес представляет собой пространное описание обычаев и знаков власти, которое Алфëлди многозначительно посвящает памяти Теодора Моммзена – будто своим анализом церемониала он возмещает недостающую часть «Staatsrecht». Здесь открывается сфера, определение которой и есть подлинная ставка в игре в исследовании, хотя сам автор будто бы не всегда полностью отдает себе в этом отчет. Алфëлди показывает, каким образом имперское одеяние, которое в начале принципата ничем не отличалось от простой тоги римского гражданина, постепенно принимает черты облачения, которое победоносный магистрат носил во время триумфального шествия, а в более поздний период – на постоянной основе начиная с Ко`ммода – вид военной формы, с paludamentum и латами (lorica). В то же время лавровый венок vir triumphalis становится, как свидетельствуют многочисленные скульптурные артефакты, техническим атрибутом верховной власти: позднее, главным образом на монетах, его заменит испускающий лучи венец (который, в отличие от лаврового венка, никогда не мог быть надет в действительности). Аналогичным образом sella curulis, на котором восседали консулы, становится прерогативой властителя, и по крайней мере со времен Калигулы будучи вознесенным на подиум, курульное кресло постепенно превращается в трон (basileios thronos, hedra basilikē).

Между тем технико-юридическое значение этих трансформаций имеет основополагающий характер. Речь действительно идет не об обычной страсти к роскоши и пышности или о банальном стремлении выделяться среди простых граждан, но о сфере, структурно присущей верховной власти, которую ученые затрудняются ухватить, всякий раз прибегая к таким неизбежно туманным формулировкам, как «церемониал», «инсигнии или знаки господства» (Herrschaftszeichen) или «символы власти или Государства» (Machtsymbole, Staatssymbolik). Так, еще Моммзен отметил, что начиная с III века «пурпурное военное одеяние становится символом монархии» (Mommsen I, P. 433). Но что здесь означает «символ»? Техническое значение таких предметов, как ликторские пучки в римском публичном праве или корона в средневековом праве, известно уже давно, однако юридическая теория, способная точно определить их область влияния и значение, все еще отсутствует.