Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Возможность созерцания этого «покоя», по Августину, столь сложно помыслить, что, с одной стороны, он особо оговаривает, что этот покой не будет лишь умопостигаемым, потому что мы узрим Господа органами чувств нашего тела славы; с другой стороны, он забывает, что под вопросом как раз и оказывается «покой», и, по видимости, полагает, что в вечной субботе мы будем свидетелями того, как Бог управляет новыми небом и землей (Ibid.). Однако он тут же возвращается к центральной проблеме, а именно – к вопросу о непредставимом характере бездеятельности блаженных. Речь идет о состоянии, которому не ведомо ни уныние (desidia), ни нужда (indigentia) и чьи движения, которые невозможно даже просто помыслить, будут так или иначе исполнены славы и чести (Ibid. 22, 30). Чтобы обозначить эту блаженную бездеятельность, которая не есть ни действие, ни отсутствие действия, он в конце концов не находит более подходящего выражения, чем «превращение в субботу» воскресших, в котором они отождествляются с Богом:

Тогда исполнятся слова «Остановитесь[253] и познайте, что Я Бог [vacate et videte quoniam ego sum Deus]». Это будет поистине великою, не имеющей вечера субботою. […] Будем даже и мы сами субботою, когда будем исполнены Его благословением и освящением. Там, остановившись [vacantes], увидим, что Он есть Бог […]. Достигнув совершенства высшей благодатью, мы будем бездеятельны во веки [vacabimus en aeterno], видя, что Он есть Бог, Которым и мы будем полны, когда Он будет всё во всем. [Ibid.]

Здесь, в этой порой переходящей в лепет попытке помыслить немыслимое, Августин определяет конечное состояние как субботство, возведенное в степень – отдохновение субботы в субботе, разрешение бездеятельности в бездеятельности:

Тогда Бог почиет в cедьмой день, устроив так, что в нем почиет и сам этот день, чем будем уже мы сами [cum eundem diem septimum, quod nos erimus, in se ipso Deo faciet requiescere] […]. Это будет нашей субботой, конец которой будет не вечером, а Господним, как бы вечным восьмым днем. […] Тогда мы остановимся [vacabimus] и увидим, увидим и возлюбим, возлюбим и восхвалим. Вот что будет в конце без конца. Ибо какая иная цель наша, как не та, чтобы достигнуть царства, которое не имеет конца? [Ibid.]

И лишь теперь, в полноте славы субботы, где нет и не может быть никакого избытка и недостатка, Августин может завершить свой труд и произнести слово amen:

С помощью Божией считаю долг настоящего обширного труда исполненным. Для кого он мал и для кого он слишком велик, пусть простят меня; для кого достаточен, пусть вместе со мною воссылают благодарение Богу. Аминь. [Ibid.]