Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Но эта аналогия гораздо важнее и глубже, чем позволяет заключить образ «невидимой руки». Дидье Делёль блестяще проанализировал связь между философией Смита и Юма и рождением экономического либерализма. Он противопоставляет «натурализм» Юма и Смита «провиденциализму» физиократов, которые, как мы видели, непосредственно отдали дань теологической парадигме. Идее о первоначальном божественном плане, который можно сравнить с проектом, разработанным неким мозгом, Юм противопоставляет принцип порядка абсолютно имманентного, который функционирует скорее как «чрево», чем как мозг. «Почему, – спрашивает он Филона, – упорядоченная система не может быть соткана из чрева, а не из мозга?» (Deleule. P. 259; P. 305). Если вероятно то, что образ невидимой руки у Смита следует понимать в этом смысле как действие некоего имманентного принципа, то наша реконструкция биполярной машины теологической ойкономии показала, что в ней нет конфликта между «провиденциализмом» и «натурализмом», потому что функция этой машины как раз и заключается в том, чтобы устанавливать соответствие между трансцендентным принципом и имманентным порядком. Как Царство и Правление, как триединство божественное и экономическое, так и «мозг» и «чрево» являются всего лишь двумя сторонами одного и того же диспозитива, одной и той же ойкономии, внутри которой один из двух полюсов может в том или ином конкретном случае превалировать над другим.

Либерализм представляет собой тенденцию, которая доводит до крайности превосходство полюса «имманентный порядок – правление – чрево», почти исключая полюс «трансцендентный Бог – царство – мозг»; но, поступая таким образом, он по сути заставляет одну половину теологической машины играть против другой. И когда современность уничтожит божественный полюс, возникшая отсюда экономика не освободится из-за этого от своей провиденциальной парадигмы. Точно так же в современной христианской теологии действуют силы, которые подталкивают христологию к состоянию атеологической инерции; но даже в этом случае теологическая модель остается непреодоленной.

2.5. Лейбниц в «Теодицее» ссылается на мнение некоторых каббалистов, согласно которому грех Адама состоял в том, что он отделил божественное Царство от его атрибутов, учредив таким образом некую империю внутри империи:

У еврейских каббалистов Malcuth, или царство, последняя из сефирот, обозначает то, что Бог управляет всем беспрепятственно, но благостно и без насилия, так что человек думает, будто он исполняет свою волю, между тем как он исполняет волю Божию. Они говорили, будто грех Адама заключался в truncatio malcuth a caeteris plantis; то есть в том, что Адам отделил от древа последнюю из сефирот, чтобы создать себе царство в царстве Божием […], но его падение показало ему, что он не мог существовать сам с собой и что люди нуждаются в том, чтобы быть спасенными Мессией. [Leibniz 3, 372. P. 351.]

Согласно Лейбницу, Спиноза (который в «Богословско-политическом трактате» вновь обращается к идее imperium in imperio, чтобы подвергнуть критике идею свободы в Новом времени) в своей системе просто довел до крайности тезис каббалистов.

Ойкономия мыслителей Нового времени – это и есть truncatio Malсuth: самостоятельно обретя суверенитет, отделенный от его божественного истока, она в действительности поддерживает теологическую модель управления миром. Она устанавливает некую ойкономию внутри ойкономии, не касаясь концепции управления, которая была неразрывно связана с этой моделью. Поэтому нет смысла противопоставлять теологии и ее провиденциальной парадигме антиклерикализм и общую волю; ей противостоит скорее археологическая операция наподобие той, что мы попытались предпринять: дойдя до истоков раскола, сделавшего из них неразлучных братьев-соперников, она способна остановить и сделать бездейственным весь экономико-теологический диспозитив.