Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

2.4. Кристиан Маруби показал важность концепции «естественной экономики»[283] у Адама Смита (Marouby. P. 232–234). Когда эта концепция впервые появляется в «Теории нравственных чувств» (1759), ее связи с провиденциальной парадигмой вполне очевидны. Смит не только пользуется ею для обозначения связи, которую «Творец природы» установил между конечным результатом и вторичными причинами, целью и средствами (Smith, Part II, § I, Chapter V, note 2. P. 77), но и в более широком смысле неоднократно подчеркивает близость своей концепции к провиденциальной парадигме. Смит привлекает «античных стоиков»: «Античные стоики полагали, что миром правит всесильная воля некоего мудрого, могущественного и доброго божества, и правит таким образом, что любое событие должно считаться необходимой частью всеобщего плана, способствующей порядку и счастью всего целого; что пороки и безумства рода человеческого суть необходимые части этого плана, так же как мудрость и добродетель; что благодаря непостижимому искусству, которое из зла создает добро, порок и добродетель равным образом способствуют процветанию и совершенству великой системы природы» (Ibid. Part I, § II, Chapter 3. P. 36). Однако, по мнению Перро, гораздо большее влияние на его идеи оказали французские авторы – Мандевиль, Мальбранш, Пьер Николь и Паскаль (Perrot. P. 348). Знаменитая фраза о том, что «не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов» происходит, по мнению Перро, от Николя и Паскаля; и именно в этой перспективе нужно исследовать генеалогию знаменитого образа «невидимой руки».

Этот образ появляется в трудах Смита, как известно, дважды: первый раз – в «Теории нравственных чувств», второй – во второй главе четвертой книги «Исследования о природе и причинах богатства народов»:

Каждый индивид […], направляя промышленность таким образом, чтобы ее продукт обладал максимальной стоимостью, преследует лишь собственную выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения[284]. [Smith. P. 477.]

То, что эта метафора имеет теологические истоки, не подлежит сомнению. Весьма вероятно, что непосредственное ее происхождение следует искать у авторов, хронологически более ему близких; однако на протяжении нашего исследования генеалогии провиденциальной экономической парадигмы мы несколько раз случайно встречали один и тот же образ. У Августина Бог управляет всем в мире, от великого до малого, тайным движением руки («omnia, maxima et minima, occulto nutu administranti», Ген., 3, 17, 26); в трактате Сальвиана о божественном управлении не только империи и провинции, но даже самые ничтожные предметы в домах людей управляются «quasi quadam manu et gubernaculo» (Salviano. P. 11); Фома Аквинский (S. Th. I, q. 103, а. I, аd. 2) в том же смысле говорит о manus gubernatoris – руке, которая невидимо управляет всем сотворенным миром; у Лютера («De servo arbitrio») само творение есть рука (Hand) скрытого Бога; наконец, у Боссюэ «Бог на самых высоких небесах держит бразды всех империй; у него в руке все сердца» (Bossuet 1. Pars III, cap. 7. P. 1024–1025).