Царство и Слава. К теологической генеалогии экономики и управления

Агамбен в свойственной ему манере строит свои рассуждения на основе скрупулезного лингвистического анализа: именно в языке, как он убедительно показывает, коренится нечто определяющее природу властных отношений, присущих конкретной эпохе. В данном случае, в отличие от Фуко, ограничившего истоки «управленчества» классической эпохой, Агамбен рассматривает всю христианскую эпоху как некий единый идеологический континуум, в лоне которого происходит становление власти в форме экономики, то есть управления людьми. Маркером этого процесса становится именно язык: «Тот факт, что мессианское сообщество изначально описывается в терминах ойкономии, а не политики, сыграл свою роль в развитии западной политики: масштаб этой роли еще предстоит уяснить»[300].

Одним из отправных пунктов в рассуждении Агамбена является курс лекций Фуко «Безопасность, территория, население», прочтенный им в Коллеж де Франс в 1977–1978 годах. Курс посвящен генезису политического знания, располагающего в центре своих интересов понятия населения и механизмы, обеспечивающие его регулирование. Фуко проследил осуществление политической власти в античных обществах, которое не предполагало управления индивидом на протяжении всей его жизни, затем обратился к христианской идее пастырства, а основное внимание уделил классической эпохе, к которой он отнес рождение «искусства государственного управления», а вместе с ним и политической экономии как дисциплины. Управлять[301] государством, говорит Фуко, теперь означает осуществлять экономику, то есть пристальный надзор и контроль за жителями и богатством.

Итак, по Фуко, мы живем в эпоху управленчества, открытого в XVIII веке. Предвестие и прообраз этого феномена он указывает в архаической модели христианского пастырства. Это специфическая форма власти, содержание которой образует «экономика» в том метафорическом значении, в котором она широко используется в раннехристианской мысли, то есть в значении всей совокупности жизненных практик, направленных на спасение для жизни вечной[302]:

В христианстве пастырство породило целое искусство наставления людей на путь истинный, их сопровождения, руководства, манипулирования людьми, искусство следования за ними шаг за шагом, подталкивания их в нужном направлении, искусство отвечать за людей на коллективном и индивидуальном уровне в течение всей их жизни и при каждом их шаге. […] Это искусство управлять людьми может открыть исток, точку формирования, кристаллизации управленчества, появление которого в политике в конце XVI–XVIII веков обозначило выход на политическую арену современного государства[303].

Отмечая преемственный характер между пастырством и управленчеством, Фуко все же проводит между ними строгое разграничение, относя их к двум различным эпистемам. По его мысли, «вычленение экономики как специфической сферы реальности и формирование политической экономии, выступающей и в качестве науки, и в качестве техники воздействия управления на экономику»[304], связано с разграничением между Царством и Правлением, которое он датирует XVI веком: именно тогда, по его словам, возникает специфичная форма власти, отличная от пастырства и суверенитета, а именно управленчество. Тезис о том, что в средневековой мысли суверенитет и управление были неразделимы, Фуко подкрепляет ссылкой на трактат Фомы Аквинского «De Regno» (при этом обходя молчанием его же «De gubernatione mundi», где отстаивается противоположный тезис, значение которого продемонстрирует Агамбен), в котором провозглашается абсолютное тождество между божественным управлением миром и правлением, осуществляемым монархом.