Царство и священство

Я никогда не мог понять, – сказал Иван, – как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое – пропала любовь.

Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы

[1075]

I

С духовным взрослением человек понимает, что сложность богопознания заключается не в том, чтобы узнать истину, содержащуюся в Евангелии, а в том, чтобы прочувствовать ее всем своим существом, сродниться с ней душой. Слова прочитанные, но не испытанные на себе, мало что значат…

Признаться, в течение долгого времени завет Спасителя: «Потому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собой» (Ин. 13: 35) воспринимались мной как внешний нравственный императив, не подлежащий обсуждению, но и не требующий внутренних сверхусилий. Да, мы обязаны так поступать, поскольку Бог есть любовь (Ин. 3: 8), а христиане должны во всем уподобляться Христу. Но это, собственно говоря, и все. Очевидно, однако, что подобное исполнение Божьего завета носит сугубо формальный характер и не сопряжено с какими-то реальными душевными настроениями и разумным осмыслением того примера, который нам явил Спаситель. Как любовь касается нашей души, как она действует, какие духовные опыты сопутствуют этому процессу? – все эти вопросы оставались без ответа.

Да, Евангелие по праву называют Книгой любви, каждая мысль в ней – о любви и для любви. Что может быть величественнее и точнее слов апостола Павла: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор.13: 1–8)?!

Выходит, без любви – нет человека? Да, это так. Ведь «ничто», о котором говорил Апостол, это – «человек бессодержательный», еще не наполненный Божьими дарами, существо хуже твари, поскольку даже животные нередко движимы чувством любви (пусть и инстинктивным), пустота[1076].

Именно из Евангелия мы узнали, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3: 16). И как не обратить внимания на тот факт, что в Священном Писании с понятием «любовь» связаны самые глубокие, возвышенные, чистые и искренние переживания, в которых она предстает высшим духовным состоянием? «Се – Сын Мой возлюбленный» (Мф. 3: 17), «Господь любит правду» (Пс. 36: 28), «Отец любит Сына» (Ин. 3: 35), «люблю заповеди Твои больше золота» (Пс. 118: 127), «братья мои возлюбленные» (Иак. 1: 19), «будьте страннолюбивы друг ко другу» (1 Петр. 4: 9) и т. п.

Церковь учит, что наша душа получает великое наслаждение и утешение, когда любит Создателя. «Любовь эта ненасытна, чем больше любишь Христа, тем больше думаешь, что не любишь Его, и тем больше жаждешь Его полюбить»[1077]. Но в действительности мы не знаем и не понимаем, как нужно любить Бога и ближнего своего, и для чего.

Не делать зла, не завидовать, радоваться успехам другого человека, что еще?! Это и есть любовь?! Быть может, любовь – это та пылкость чувств, то смятение ума, которое охватывает, наверное, каждого из нас хотя бы раз в жизни? Или любовь – это тихая радость матери, прижимающая к себе тельце своего младенца? Но разве можно любить Бога любовью к своей возлюбленной?! Проблема осложняется еще и тем, что в отличие от некоторых других наречий русский язык не знает множественного различия понятия «любовь». Поэтому, мы нередко используем одно и то же слово для обозначения качественно разных состояний души и явлений.

Казалось бы, Евангелие дает простой критерий для разрешения нашего недоумения. Ведь мы знаем, что высшее проявление любви – отдать жизнь свою за другого (Ин. 15: 13). И все становится вроде бы понятным: если один пожертвовал собой для ближнего, то это и есть любовь Христова. Однако формальная логика здесь едва ли уместна. Ведь нередко (если не сказать, очень часто) под жертвенной любовью мы понимаем человеческую страсть, которая способна полностью овладевать нами, вытеснять любые иные желания, подчинять себе. Нет никакого сомнения в том, что мать готова на все ради ребенка, а юноша легко жертвует собой ради любимой девушки. Однако Церковь в своей многовековой практике никогда не признавала такую любовь христианской.