Царство и священство

Казалось бы, после сказанного все сомнения разума развеяны. Но куда деть наши чувства, которые диктуют собственные и совсем иные выводы? И самый горший из них тот, что идеал Христовой любви, которому мы должны следовать, отвергается нами. Кротость, которую неизменно являет Христос, вызывает в нас гневливое недоумение. «Я – кроток и смирен сердцем» (Мф. 11: 28) – вот что непереносимо! Кротость Спасителя для нас противоестественна, а потому воспринимается либо крайне негативно, либо относится к разряду явлений, которых на самом деле не существует.

Христос всегда незлобив, смирен, никогда не раздражается, не мстит, не злословит. Даже с фарисеями Он говорит увещевательно, хотя и строго. В священных текстах дается, пожалуй, единственный пример праведного гнева Спасителя, когда Он, войдя в Храм, свил веревки и ими выгнал вон меняльщиков и торговцев, осквернивших его (Ин. 2: 13–16). И потому при всех невиданных чудесах, сотворенных Им, Христос олицетворяется в нашем сознании с чем-то беспомощным, бессильным. И в «лучшем» случае нам, как сказал поэт, «жаль распятого Христа».

Нас удивляет, если не сказать жестче, Его нежелание проявить Свое могущество – ведь Он же «Иисус пресильный» (икос 1-й Акафиста Иисусу Сладчайшему). И, что скрывать, нам куда понятнее те 12 легионов Ангелов, которые могли бы быть посланы Богом-Отцом по молитвам Спасителя для поражения Его врагов, если бы Христос того захотел (Мф. 26: 53). Ранящая наше себялюбие мысль о Мессии страдающем, корень гордыни и гнева, источник ненависти ко всему и всем, для нас невыносима. Именно из-за нее Иуда продал Спасителя, неспособный по-настоящему оценить Его подвиг[1086].

С язвительным, самодовольным сарказмом и чувством внутреннего превосходства над Спасителем мы готовы повторять сегодня, как некогда толпа на Голгофе: «Если Ты Сын Божий, сойди с Креста! Других спасал, а Себя Самого спасти не может» (Мф. 27: 40–42). Поразительно: любовь телесная, чувственная представляется нам способной на поступок, и мы ее восхваляем в романах и стихах, а любовь Христова – нет.

Но это только оттого, что мы сами – не Христовы. Действие любви, покрывающей множество наших грехов (1 Петр. 4: 8), видится нам в искаженном свете, духовный механизм этого очищения нам неведом. Причина этой духовной деградации известна: «Естественная любовь наша повреждена грехопадением; ее нужно умертвить и почерпнуть из Евангелия святую любовь к ближнему своему, любовь во Христе»[1087].

Не Христа нам нужно жалеть, а самих себя, свою убогую обреченность к греху, свою порабощенность смерти, свое бессилие перед любой страстью, волнующей нашу плоть. Напротив, именно Сын Божий показывает, каким наш праотец был замыслен по Промыслу Божьему. В Нем все дышит благодатью и естеством Райского сада, Он безгрешен, в отличие от нас. В Христе нет ничего для Себя, Он живет для всех. Его главное желание – быть во всем послушным воле Своего Отца (Мф. 11: 27): Он смирил Себя, «быв послушен даже до смерти» (Флп. 2: 7,8). Христос превращает воду на свадьбе в вино (Ин. 2: 1–11), кормит пятью хлебами и двумя рыбками 5 тысяч людей (Ин. 6: 11). Но чужих: ни разу Христос не прибегает к чудесам, чтобы накормить Себя и Своих апостолов, которые иногда от голода срывали и ели колосья на полях, через которые проходили (Мф. 12: 1). У Него нет ничего: «Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову» (Мф. 8: 20).

Однако нам это чуждо, наше сердце огрубело, и Отец Небесный воспринимается человеком как посторонняя, чужая, хотя и могущественная Сила, Которую можно и нужно бояться. Но любить?! Следовать Его путем?! Для нас малопривлекательно поведение Христа: ведь это образ пусть и любящего, но вместе с тем страдающего Бога, а страдать мы не желаем. Мы не слышим Его смеха, Он молчалив, часто уединяется для молитвы с Отцом, в которой черпает силы для свершения Своего подвига. А для нас нет труднее работы, чем молиться.

Отзвук одиночества неизменно сопровождает Спасителя на всем Его земном пути. Даже самые близкие Ему люди – апостолы зачастую не понимают Его. Они делят места в Царствии Христа, не разумеют Его притчи (Мк. 4: 13), спорят между собой, ссорятся, иногда – завидуют друг другу. Что же говорить о других людях?! С какой болью и любовью звучат слова Спасителя: «Иерусалим! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Мф. 23: 37). Голгофа – лишь кульминационный акт, в котором соединились физические боли и душевные скорби. Но Бог любви даже на Кресте горевал не о Себе, а о нас, говоря находившимся рядом женщинам: «Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лк. 23: 28)[1088].